изучил это так, как может изучать историк документы. Но в дополнение к этим документам у меня были личные впечатления, и десятки рассказов живых людей, и все то, что мне дала поездка. И они оживили всю документальную историю.
Когда я приехал в Ленинград, перенасыщенный всем этим материалом среднеазиатской жизни, мне захотелось привести его в некоторый порядок, в систему, но я не смог этого сделать. Системы-то не получалось. Когда я беседовал с товарищами по этому поводу, они мне говорили, что материал очень сложен, хаотичен и вряд ли мне удастся в нем разобраться. Тогда я решил все-таки попытаться, но избрал иной путь, не тот, чтобы описывать только мои непосредственные впечатления, как описывает репортер или хроникер. Я должен осмыслить все - такую я себе поставил задачу… В течение трех лет я сделался постоянным посетителем Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина в Ленинграде. Я ознакомился почти со всеми книгами, которые были написаны о революционных событиях в Средней Азии, но, кроме этого, я ознакомился и с рядом научных трудов по истории государств Средней Азии и среднеазиатской культуры, экономике, этнографии и географии, климатологии и т. д. Я прочитал комплекты ташкентских, кокандских и самаркандских газет за многие годы. Газеты еще не документ, но это нечто вроде записной книжки, и если к «записям» в ней относиться исторически, если считать, что все записанное - только факты, только материал для историка, который он должен обрабатывать, тогда пользоваться газетами необходимо. Они, как сейсмограф, повседневно отмечающий колебания почвы, то есть ее жизнь, также дают общую картину социальной жизни и собирают ряд интересных деталей, тех мелочей, которые эту жизнь воскрешают в подробностях.
Сейчас мне кажется, что если в то время, когда я ничего не знал о Средней Азии, кроме «зачина» (рассказов М. Ф. Фрунзе), и если бы мне сказали тогда: «Вот что, дорогой товарищ! Учти!.. Чтобы писать что-то о Средней Азии, ты должен пробыть в ней не две-три недели, а почти треть года… Да, да… Ты в погоне за материалом, который будет интересовать тебя все сильнее, исколесишь немало дорог, а потом ты утонешь в груде книг и бумаг, и годами будешь глотать книжную пыль, и так же годами будешь писать», - возможно, даже наверное, я бы испугался непомерности труда… Но, к счастью, я ни о чем подобном не думал. И работа над «Кокандом» стала моей ежедневной потребностью. И я не спрашивал себя, когда же будет поставлена последняя точка…
Вот тогда-то все как бы само собой пришло в систему, без усилий с моей стороны. Сюжет книги сложился сам и совершенно естественно. Я ничего не придумывал, не мучился над планом книги, и писать ее было легко.
Книга «Это было в Коканде» впервые была напечатана в 1940-м году в журнале «Звезда». С тех пор, несколько раз переиздавая ее отдельными изданиями, я всегда вносил в нее соответствующие редакционные поправки, которые казались мне нужными. Год тому назад я снова ее пересматривал, и не только по линии стиля. Она жива во мне и до сих пор. Я, само собой разумеется, никогда не считал и не считаю, что она совершенна, все живое далеко не совершенно. Строго говоря, несовершенное можно найти даже в великих произведениях искусства, как писал об этом Ромен Роллан. Но эта книга близка мне. В ней вовсе не чужая, а родная мне тема, и годы, проведенные над этой книгой, кажутся мне счастливыми.
Декабрь 1959 г.
Николай Никитин