«канать»^[2] под дурака, шокировать окружающих и тем самым притуплять их бдительность. Его природа подсказала верный стиль поведения. Поразмыслив, он давно уже избрал два самых важных для себя качества: силу и кураж. Поставив их на кон, где выигрыш — Жизнь, он пока чувствовал благосклонность фортуны.

Девица в голубом платьице четко отбивала каблучками ступени.

— Пари?

— Согласен.

— С тебя две бутылки коньяка, если эта девка поцелует меня.

— Согласен.

— Сейчас поцелует.

— Согласен. С тебя три бутылки забойного коньяка, если она тебя пробросит. Идет?

Иван не ответил, лишь кивнул. Они уже были слишком близко, чтобы тратить мгновения на рассуждения.

По всему видать, что красотка обратила на них внимание: ее сумочка в руке задергалась более интенсивно, серебрясь в лучах солнца, пробивавшихся между обрамляющих лестницу пальм. В ту секунду, как она поравнялась с ним, Иван крепко схватил женщину и, не дав ей опомнится, крепко поцеловал. Она дернулась, возмущенно топнула, изогнув загорелую ногу, а после затихла, словно горлица, прижимаясь к нему все сильней и сильней. Именно такую реакцию Иван и ожидал от незнакомки. Ощутив, что она ослабела, дозволив ему почувствовать свою власть над ней, он еще на несколько мгновений продлил и так уж слишком затянутый поцелуй и отпустил ее губы. Женщина пошатнулась, но его руки продолжали ее крепко держать, сжимая в почти интимных объятиях.

Павел издал лишь негромкий возглас: «О-о!», показывая свое удовлетворение увиденным. На щеках незнакомки вспыхнул румянец, но она старалась скрыть смущение под маской вальяжности, бросив независимо:

— Ну, мальчики, вы даете.

Однако ее фраза относилась лишь к Ивану. Второго присутствовавшего здесь, стоящего лишь на ступеньку ниже, она не замечала. Иван коротко засмеялся красивым бархатным смешком, отпустив красавицу в голубом.

Но она не захотела спускаться, а, почувствовав себя победительницей, словно после интимной ночи, бесцеремонно заявила:

— Куда пойдем, мальчики?

Не хотелось придумывать ничего, кроме банального: сначала искупнемся, а после посидим в каком-нибудь баре. В конце концов, если она окажется глупой навязчивой дурочкой, от нее всегда можно будет избавиться. Даже если не окажется таковой — в нужный момент ее можно подложить под подполковника, на худой конец послать… В принципе она в их ограниченной по численности компании составляла своего рода защиту: редкая б… станет покушаться на мужиков при красивой даме…

Они повернули назад, уже спускаясь по лестнице, на которую так и не поднялись до конца, чтобы в этот раз прийти по длинной тенистой аллее к морю. Павел, подохотившись, зачастил анекдотами, дозволяя себе откровенно скабрезные. Однако, и это радовало, голубая девица, назвавшаяся Светланой, не столько слушала болтовню, сколько поглядывала то искоса, исподтишка, то прямо, как преданная собака, на ободренного своей выходкой кавторанга. Кураж не стоил ничего, вернее, на данный вечер стоил две бутылки проспоренного ему коньяка, которые они выпьют вместе.

Девицу и вправду оказалось трудно оторвать от себя. Она все навязывалась в партнерши, искренне поверив, что Иван заключил ее в объятия на виду у всех от избытка чувств. Слов нет, она была хороша собой, крепко сложенная, в светлых кудряшках, с румянцем на пол-лица. Чувствовалось, что Павел так и млеет возле нее.

Вечером, когда они чуть поднадоели друг другу, успев и накупаться, и выпить не одну бутылку пива на пирсе, договорились встретиться в ближайшем ресторане, сияющем разноцветными зазывными огнями. Пришлось довести Светлану до корпуса, чтобы она поверила, что мужчины не бросят ее, по крайней мере пока не бросят, не откажутся от ее присутствия. Она пришла в ресторан в белоснежном платье, так ловко сконструированном, что его полы распахивались от малейшего движения, с ярко-лиловым цветком на широком поясе, в блестках на начесанных и приподнятых волосах. Присутствовавшие в зале черноусые мужики с горящими черными углями глаз зачмокали, увидев столь привлекательную красоту. Эта оценка льстила Ивану, хотя и так понятно, что рядом с дурнушкой он и не сядет. Не сядет, если не последует приказа, такая оговорка будет правильней.

Павел и Иван уже сидели за столиком, своими узкими пластмассовыми габаритами экономящем пространство. Местный официант в форме то ли матроса, то ли шута, принес на подносе бутылку коньяка и тарелки с салатом. Бросив быстрый взгляд на стол и не обнаружив неприкрытых тарелками пятен, он отправился за дополнительными порциями. Зал заполнялся отдыхающими. Его, словно в популярном фильме «Бриллиантовая рука», украшал бассейн с рыбками и приземистая пальма, вросшая в деревянную кадушку. Пока Светлана грациозно, но все же наигранно приближалась к их столику, у Ивана возникло желание увидеть, как кто-то из сидящих здесь в зале случайно столкнет ее в воду и она грохнется, задрав красивые голые ноги, и завизжит, выказав тем самым, что дура дурой. Желание возникло и пропало; мало ли какие желания приходят в голову самодовольному самцу.

После первой бутылки они заказали вторую, затем и третью, после — даме мороженое, даме зефир и шоколад, затем кто-то передал с другого столика даме шампанское. Она пила без разбору, становясь все смелей и развязней, но не теряя своей привлекательности. Павел и Иван также захмелели, однако нельзя было разобрать, насколько их хмель натуральный и не вскочит ли кто из них в случае непредвиденных обстоятельств и не перехватит ли горло противнику, не врежет ли точным ударом в печень.

Когда музыка стала громче самых громких развеселых разговоров, Светлана осмелела настолько, что вскарабкалась Ивану на колени, ерзая упругой задницей, незаметно подскакивая и вжимая промежность в его твердый живот. От женщины исходили горячие волны, она учащенно дышала, смеясь совершенно без повода. Дальнейшее развитие событий кавторанга явно не удовлетворяло. Он переключил внимание компании на то, что пора бы прогуляться к морю, пальмам, на свежий воздух, туда, на простор, в прохладу ночного бриза. Выбравшись наконец-то из облака дыма, сгустившегося в мелькающих огнях, освещающих шумный ресторан, компания медленно побрела в сторону моря. Дойдя до ближайшей пальмы, Светлана вдруг остановилась, схватилась за мохнатый ствол, наклонив голову. Ей явно было плохо. Иван сначала хотел было уйти, сочтя этот момент самым подходящим, но ему стало жаль женщину, захотелось удостовериться, что с ней все будет в порядке, что она, придя в себя, не станет плакать горькими бабьими слезами, чувствуя себя обманутой, использованной, никому не нужной. Этой