- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (90) »
сырым голосом женщине, миражом сидящей подле него. Его слишком длинная правая нога, сложенная втрое, покоится на краю скамейки. Женщина с лицом цвета истлевшей кости и свисающим до губ носом смотрит не на мужчину, а на мрачное здание за оградой.
— Это, наверное, потому, что у вас холодное сердце.
— Вовсе нет, — решительно отрицает мужчина, будто отряхиваясь от ее сухого голоса. Его взгляд теперь устремлен на то же здание. — Посмотри, это ведь снег.
— Но мне кажется, крыша, вон там, блестит на солнце.
В голосе женщины звучат жалобные нотки. А он, решив, что она ему возражает, несколько секунд молчит, но потом кивает:
— Да, точно. Золотится на солнце.
— И правда снег. Фундамент уже потемнел от влаги.
Стоит мужчине поменять свое мнение, как женщина почему-то падает духом и идет на попятную. Мужчина хочет сказать, что холод не может помешать чему-то там блестеть на солнце, что на крыше видны лишь признаки завтрашней усталости, но не находит слов.
Тем временем здание, на которое они смотрят, медленно оседает: каждый день город уходит под землю на фут. Не потому ли, что люди слишком много выкапывают из-под земли и нагромождают сверху? На этом месте когда-то была известковая река, а над ней в человеческий рост возвышался мясистый папоротник-орляк. В незапамятные времена здесь гудели в бурю старые сосны, бродили шакалы и лоси. И здесь же лежит осел, сдохший сто лет назад от усталости, — через тысячу лет его кости выложат под стекло на всеобщее обозрение.
— Помните?
Не задай она внезапно, с нагоняющим тоску видом, свой вопрос, он наверняка ляпнул бы про осла. Но помысел-то не грех. Сама невинность, он изображает заинтересованность:
— Что?
— Я имею в виду тот день. Когда мы впервые встретились.
— Конечно, помню!
— Прошло целых три года. Тогда у всех на подоконниках цвела герань.
Женщина уже не мираж. Ее шея, словно свернутая кольцами, изящно удлиняется, а нос немного подтягивается вверх. Волосы, готовые разметаться по ветру, блестят, к щекам прилила кровь. Однако мужчине не по душе эти изменения:
— А мне представлялось, что в домах горели красные фонари, или, может, это замызганные розовые занавески болтались в окнах… — неожиданно раздраженным тоном мужчина явно дает понять, что не время предаваться воспоминаниям.
Но женщина продолжает с еще большим пылом:
— Вы сидели на этой скамейке, молча глядя на закат, и я сердцем почувствовала, насколько ранима и одинока ваша душа.
— Да это была всего лишь неудовлетворенность, а еще неуемное одиночество мужика на пороге кризиса среднего возраста.
— Нет, это были печаль и одиночество с ароматом жасмина, какой могла источать только чистая, благородная душа.
— А может, с запахом похоти? Тогда мое белье вечно было влажным из-за эротических фантазий.
— Ничего в тот день не предвещало…
— Все было настолько очевидно, что и предвещать было нечего.
Глядя, как на ее лице, опять приобретающем цвет истлевшей кости, углубляются голубоватые морщинки, мужчина невольно чувствует жалость — а ведь был бы не прочь прервать этот слишком эмоциональный разговор. На всякий случай он не в тему добавляет:
— Ты, конечно, была неотразима. Я и не сообразил, что мы встречались прежде. Ты просто ослепила меня.
Она идет в контрнаступление:
— Печаль увядающего цветка нетрудно принять за красоту.
— Да ладно! Ты казалась такой умной и энергичной.
— Это был всего лишь блеф одинокой женщины.
— Среди других ты явно выделялась интеллектом и вкусом.
— Глядя тридцать лет по сторонам, даже при отсутствии мужа и детей, умудряешься кое-что узнать о жизни.
Только теперь лезвие ее голоса теряет остроту. Голубоватые морщинки вокруг губ складываются в грустную улыбку. А мужчина снова прикинулся гипсовой статуей. Во время разговора он непроизвольно вытянул ногу, и теперь она наполовину увязла в земле, обноски, торчащие из-под похожего на саван плаща, треплет ветер. А на виске выскочил пурпурный гриб. При виде всего этого женщина, съежившись, говорит:
— Извините, не собиралась портить вам настроение.
— Ничего ты мне не испортила.
— Не хотела, чтобы наша встреча прошла так… — Внезапно погружаясь в печаль, она продолжает: — Неужели что-то изменилось? Что, скажите бога ради, изменилось с тех пор?
— Много времени потрачено впустую. Слишком много, — отвечает мужчина, едва шевеля губами.
— Считаете, впустую? Ведь мы наполняли то время смыслом!
— Пустячным смыслом.
— Сама жизнь — пустяк.
— И все-таки мы не имеем права напрочь отказывать ей в смысле.
Женщина некоторое время молчит. Тем временем иссиня-черное небо опускается, а невысокая ограда окружает парк трупной рыжиной. Вдруг сквозь ограду влетает пара пернатых и, сделав круг над головами мужчины и женщины, прорывается вверх через темное небо и исчезает. В бесконечности.
— Ну так в чем смысл жизни? — вздохнув, спрашивает она в надежде, что он обратит на нее отрешенный взгляд, которым провожает птиц. — Быть порядочными?
— Быть свободными. То есть самодостаточными, — это звучит слишком высокопарно. Решительно, но нерадостно мужчина поправляет себя: — Или быть привязанными… Опустошать себя, чтобы наполняться чужим.
— А свободного человека нельзя наполнить?
— Гроб его можно наполнить!
— Даже построив для него новый мир? Или хотя бы разрушив несовершенный старый?
— Ну… великие исхитряются, восставая из гробов, украшать собственные могилы. Чтобы заманивать в землю новые гробы.
Был полный штиль, но лохмотья, свисавшие с плеч мужчины, вдруг развалились на куски и осыпались хлопьями снега. Оголились тонкие ключицы, и показался синяк на месте ребра, которое, как говорят, в незапамятные времена досталось женщине.
— Так что же будет, если мы опустошим себя и наполнимся чужим?
Этим условным предложением она со вздохом заменила фразу «Ничего не поделаешь!»
— Будем жить долго и счастливо.
— И все?
— Достойно состаримся. Права на одиночество никто не отменял, а если от нас будет слишком много шума, мир потерпит, но… — пепельно-серый лоб мужчины покрылся паутиной фиолетовых морщин. Его голос звучит низко и тоскливо, как стон раненого зверя из глубины галереи гротов. — Но жизнь станет скучной и утомительной. Обернется бременем, от которого будешь мечтать избавиться.
Мужчина явно удручен. И женщина, выслушав его, предсказуемо, но как-то вдруг становится бесконечно печальной. Черная тень пролегла под ее носом, покрытым кракелюрами и будто готовым в любой момент развалиться на части, а сквозь зрачки, словно
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (90) »