райкома, безропотно содержала дорога. Но время не стояло на месте: казалось бы, только недавно Василий Васильевич отмечал пятидесятилетний юбилей, в том же году отдавал замуж Лизу, а вот уже нагрянула перестройка... и гласность и за ними сомнения во всём прошлом. Партия, казалось бы, такая могущественная и монолитная, вдруг развалилась, о революции стали говорить не как о великом событии, а как о государственном перевороте и так далее и тому подобное. От содержания памятника (списанной рухляди) отказались и железная дорога, и городские власти, он стоял облезлый и брошенный. По ночам убывала щебёночная насыпь: несознательные горожане находили щебню другое применение, и паровоз стал клониться в одну сторону, вагоны в другую. Развалилось государство, начались сокращения, Василия Васильевича, несмотря на его желание ещё поработать, проводили на пенсию и памятник совсем остался без присмотра, выглядел угрожающе. И всё-таки у Василия Васильевича была маленькая надежда, что памятник, пусть даже в таком виде, достоит до столетия революции, но он не достоял. Совсем недавно Лиза, которая работала бухгалтером и была замужем за сыном Любочки, сообщила отцу, что исчез один вагон: в пятницу он стоял на рельсах, а в понедельник его уже не стало. Говорили, что это орудует областная акционерная фирма по заготовке металлолома. Прошло ещё недели две и второй вагон, паровоз и рельсы резали на части и грузили уже совершенно открыто средь бела дня. Василий Васильевич ходил, пытался возмущаться и хотел выяснить у рабочих: по какому праву они забирают имущество железной дороги и так далее. Рабочие не хотели с ним разговаривать, один только, похоже бригадир, сказал: "Иди, дед, не мешай! У нас приказ... теперь другие времена - другие песни!"

"Другие песни! - ворчал вслух Василий Васильевич, возвращаясь домой. - А прежние песни были зачем? Зачем была революция? Зачем гражданская война? Зачем столько жертв и жестокости?.. - Василий Васильевич был уверен, ответа на эти вопросы не знает никто. - Есть только один ответ: другие песни!"

14