И придут наши дети

ПОНЕДЕЛЬНИК

1

За пять-десять минут до шести, то есть еще до того как зазвонит будильник, пятидесятисемилетний старый холостяк Михал Порубан, главный редактор еженедельника «Форум», медленно просыпается. Глаза еще закрыты, но сквозь сомкнутые веки он чувствует свет, проникающий в спальню, и ощущает в полусне слабость во всем теле и тепло перины. В голове еще звучат отголоски снов: картины, лица, случайно подслушанные разговоры, встречи, жесты и слова позабытых дней. Это, однако, длится недолго, и постепенно он приходит в себя. Для начала пробует двигать руками и ногами, потягивается и наконец открывает глаза.

Он глядит на серую стену, на тонкие полоски света, пробивающиеся сквозь жалюзи, на зеленоватую кляксу протекшей воды. Повернув голову, он видит верхнюю часть окна, штору и два шкафа светлого дерева. Сейчас он ни о чем не думает, с удовольствием поспал бы часок-другой. Он снова прикрывает глаза и чувствует, как возвращается сон, как замедляется ток крови и мысли обволакиваются мягкой ватой. Михал Порубан так и заснул бы опять, но в тот самый момент, когда вот-вот отступит сознание, звонит будильник. Он трещит, трясется от злости и вредности, и главный редактор садится в постели, бросая на будильник мученический взгляд, но все же давая ему перебеситься. Затем откидывает одеяло и опускает ноги на пол. Сонно нашаривает тапочки, встает, слегка сгибая поясницу, и проводит рукой по редким седым волосам. Потом обходит кровать, идет на кухню и включает радио.

Вот так, без каких-либо отклонений и какой-либо фантазии, он делает это без малого тридцать лет; он привык вставать в шесть утра каждый день, зимой и летом, в субботу и в воскресенье. Каждое утро он медленно просыпается, повторяя одни и те же ленивые движения, и включает радио, чтобы прослушать последние известия. День за днем, год за годом, и ничто не меняется, только последние известия каждый день иные.

Он входит в ванную и сквозь шум воды слушает радио, как будто вот сейчас, утром, в этот первый июньский день ему до зарезу надо получить полную картину мира. Общая картина этого мира меняется медленно: на Ближнем Востоке сохраняется напряженность, но это Михала Порубана прямо не касается, поэтому он может намылить и сполоснуть руки, набрать в ладони воды и окунуть в них лицо. Он вытряхивает воду из ушей как раз в тот момент, когда диктор бесстрастным и бесцветным голосом сообщает о предполагаемом визите американского президента в Китай. Главный редактор на мгновение замирает, он подумал о том, что Мариану Валенту, заведующему международным отделом, надо бы заказать аналитический комментарий о Китае кому-нибудь из опытных дипломатов в Министерстве иностранных дел или в Институте международных отношений. А то пусть напишет сам.

Порубан, отважно набрав воды в ладони, плеснул ее на плечи и на загривок, вода разливается по коже, пробуждая ее к жизни. Ему приходит в голову, что Мариан Валент недавно развелся и никак не может прийти в себя, он стал рассеян, и последние его комментарии не так хороши, как бывало. В его возрасте это понятно; конечно же, развод выбил человека из колеи, хотя он старательно это скрывает.

Все еще передают последние известия, из кухни в ванную поступает информация о судьбах мира, а Михал Порубан предается утренним размышлениям. Теперь его мысли перескакивают на собственную жизнь, он думает о том, как устроилась бы она, если бы он женился. Хорошо ли это, плохо ли, что, так и не женившись, он остался старым холостяком? Он изучающе смотрит на свое отражение в зеркале, берет полотенце и яростно трет себя досуха. Включает электробритву и проводит по щекам, шее, подбородку, критически разглядывая свое лицо — сероватые, маловыразительные глаза, не слишком высокий лоб, над ним ежик седых волос, пожалуй, чересчур мясистый нос и выступающая вперед нижняя челюсть. Он и сам прекрасно знает, что занятие это бесполезное, ничего уже не изменишь, как ни мудри. Да и когда он мог бы выкроить время на семью, на жену и детишек, спрашивает он себя в зеркале. Ведь газета пожирает его целиком, она — словно злая, сварливая и истеричная любовница, которую одновременно ненавидишь, боишься и не можешь бросить, поскольку она же доставляет тебе удовольствие, приносит облегчение и дает возможность забыться.

Да разве не хотел я сто раз уйти из редакции, спрашивает он себя, втирая лосьон в кожу лица, разве не хотел найти место поспокойнее? Почему же не сделал этого? Но именно этого он не сделал и прекрасно знает, что не сделает никогда. Нет журналиста, который не собирался бы уйти из газеты, плюнуть и на редакцию, и на своих дорогих коллег. Все они знают отлично, как велики нервные нагрузки, связанные с их работой, сколько невзгод приходится пережить, и, ругая все: работу, зарплату, коллег — все на свете, они тем не менее никуда не уходят.

Что останется после меня? Порубан смотрит на свое нахмуренное лицо: вместо меня, моей судьбы, моих мыслей, вместо моих потомков — одни только связки пожелтевших подшивок «Форума», набранная курсивом фамилия на последней полосе и статьи, комментарии и передовицы, о которых уже на другой день, по выходе следующего номера, напрочь все забывают. Журналист, хоть работай он до одурения, живет в сознании читателя лишь как бабочка-поденка — один-единственный день.

Главный редактор прерывает свои размышления и перестает втирать в покрасневшую кожу лосьон, поскольку его заинтересовало новое сообщение: во Франции назначены президентские выборы. Уже сейчас надо подавать заявку на командировку во Францию, формальности, связанные с оформлением такой командировки, как правило, тянутся страшно долго. Да, он пошлет туда кого-нибудь, может быть, Валента, ведь он учился в Париже, а может, кого-нибудь из младших редакторов, пускай пооботрутся.

В редакции «Форума» есть несколько молодых журналистов, и, хотя Порубан их всячески поддерживает, забот у него с ними хватает — молодожены, они мыкаются с жильем, налаживают новую жизнь, переживают кризисные ситуации, творческие депрессии, а в результате не могут сосредоточиться, психуют, не справляются со своими обязанностями, а отсюда — одни неприятности. Порубан тут же вспоминает Матуша Прокопа, с