Виктория Угрюмова ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ПОТЕРЯННЫХ

В последнее время всем нам не хватает любви. Не потому, что любить разучились, а потому что просто некогда — времена не те. Впрочем, времена всегда были «не те», и в своем непомерном одиночестве и тоске по любви и счастью мы, как это ни парадоксально, вовсе не одиноки. Кто-то мудрый сказал, что наши страхи — это нереализованные возможности любви; а значит любовь (хоть априори принято не давать ей определения) — это преодоленный страх, в том числе. Все страхи, как преодоленные, так и не- гнездятся в нашей памяти, и отсюда естественно вытекает: чтобы любить, нужно прежде всего помнить. Только умеем ли мы это? Мнемосина — богиня разборчивая, и драгоценный свой дар предлагает далеко не всякому. А может это нам теплые, слегка мутноватые воды Леты милее и слаще, чем хрустально-прозрачная ледяная вода ее источника?^[1] И может именно поэтому девять изысканных муз так редко посещают наши серые, пугающе похожие друг на друга жилища? Науки и искусства — не просто дети Мнемосины и Зевса, но дети нашей Памяти и Божественного начала в человеке, того самого начала, которое заставляет нас творить, чтобы напомнить о том, насколько близко мы находимся к Творцу, созданные по Его образу и подобию. Бог есть Любовь. Любое настоящее произведение искусства либо достижение человеческой мысли, выразившееся в научной формуле — это производное от соединения нашей любви и нашей памяти. И та, и другая всегда деятельны. Все сказанное выше — это даже не вступление, а, скорее, заключение, но заключение, которое будет неуместно в конце этого небольшого повествования. Наверное, трудно отыскать среди великого и славного народа читателей тех отдельных его представителей, которые никогда не слышали о великом насмешнике Франсуа Рабле и о мушкетере гвардейского полка, поэте, дуэлянте, ученом, забияке и весельчаке — Савинии-Сирано-Эркюле бароне де Бержераке. Еще труднее представить себе, что не так уж и давно, всего лишь в прошлом веке, на своей собственной родине оба эти великих имени были прочно забыты и наверняка бы канули в реку забвения, если бы не один удивительный человек. Разрешите представить: Шарль Нодье.

Знаменитый в свое время писатель, книгами которого зачитывалась вся Европа. Его роман «Жан Сбогар» Пушкин упоминает в «Евгении Онегине» в списке самых читаемых, «модных» тогда книг:

А Тургенев в письме к Вяземскому с печалью сообщает, что заплатил за одно прочтение «Сбогара» десять рублей — сумму по тем временам более чем солидную — но своей книги до сих пор достать не может.

Один из первых авторов фантастических произведений.

Профессиональный энтомолог, автор «Рассуждения о назначении усиков у насекомых и об их органах слуха» и «Энтомологической библиографии».

Профессиональный лингвист, автор «Толкового словаря французских ономатопей», «Критического рассмотрения французских словарей» и «Начала лингвистики», а также множества статей по проблемам языка.

Профессиональный литературный критик.

Один из самых известных библиографов и библиофилов 19 начала 20 века.

Не так уж и мало для одного человека, прожившего обыкновенную жизнь. Шестьдесят четыре года — это срок ни короткий, ни чрезмерно длинный. Каждый волен распорядиться им по-своему. Шарлю Нодье этого времени хватило не только на то, чтобы войти в историю и занять в ней свое достойное место, но и ввести в нее за собой многих других, тех, без которых теперь человек историю себе и не мыслит. А то, что сегодня сам он несправедливо забыт, это уже не его вина, а наша с вами; и даже не столько вина, сколько общая беда. Это означает только то, что непреодоленных страхов в нашей жизни сегодня больше, чем преодоленных — как уже говорилось выше; и поэтому я предлагаю моим читателям обратиться к своей памяти в надежде на то, что она возвратится к нам Любовью.

Шарль Нодье родился в 1780 году в Безансоне. Ему было всего девять лет, когда началась Великая французская буржуазная революция. Спустя год или полтора его отец — Антуан Нодье, адвокат по профессии и страстный поклонник просветителей, особенно Руссо, — становится мэром города, а его мать председательницей женского якобинского клуба. Вполне естественно, что мальчик был буквально заражен якобинскими идеями, и с восторгом произносил революционные речи и стихи собственного сочинения. Это принесло ему славу чудо-ребенка. В четырнадцать лет на празднике, устроенном Конвентом в честь героев революции, он выступил на городской площади с пылкой речью, посвященной памяти санкюлотов Барра и Виала — своих сверстников. Но немного позже ему случилось присутствовать при казни бывшего капуцина человека достойного и доброго; а позже и при гибели под ножом гильотины Эложа Шнейдера — неистового приверженца революции, который и сам послал на плаху множество людей.

Нодье слишком хорошо умел помнить, а значит — любить, чтобы когда-либо забыть об этих своих впечатлениях. Двойственное отношение к восставшей толпе остается у него на всю жизнь. Он перестает быть пламенным якобинцем, но не становится бонапартистом, и не боится ни тех, ни других.

В 1797 году он поступает на работу в безансонскую публичную библиотеку — место, которое в его системе ценностей сопоставимо разве что с раем. Ведь недаром о каком-то из словарей он пишет своему другу: «Эта книга составляет предмет моих самых упоительных мечтаний. Я думаю о ней непрестанно; в ночной тиши передо мной встает ее желанный образ…» — это конец цитаты, но вовсе не конец письма. А когда в своих повестях «Фея хлебных крошек» и «Бобовое зернышко и Цветок горошка» он хотел вознаградить двух своих героев счастливой жизнью в неком «земном раю», то главным украшением этих райских уголков оказались, конечно же, великолепные библиотеки, в которых «было собрано все самое превосходное и полезное, что создали изящная словесность и наука, все, что необходимо для услаждения души и развития ума в течение долгой-долгой жизни».

Райская жизнь длится не слишком долго. Затем обстоятельства вынуждают его на какое-то время перебраться в Париж, и там он пишет, пишет, пишет… Из-под его пера выходят первые романы: «Стелла, или Изгнанники» в 1802, «Живописец из Зальцбурга» в 1803 году. В эти же годы он публикует множество статей по энтомологии и лингвистике. В 1801 или 1802 году Нодье пишет памфлет на Наполеона — тогда еще просто первого консула, и уже в 1804 на месяц или