всё равно кажется, будто её вычитывают.

— Мне правда казалось, что этот долбаный куст растёт ближе, — она потирает растянутую лодыжку и виновато улыбается, хотя вообще хочется взбелениться.

У неё просто лодыжка растянута, а вот Эзарель зачем-то кинулся её ловить. Не то чтобы она страшно тяжёлая, но в падении успела набрать хоть какое-то ускорение, а рядом был склон, так что она рухнула на него, эльф не удержался на ногах, и они покатились вниз.

Катились долго, собирали все колючки, Эзарель оказался больше, чем ей всегда казалось, потому что помимо вывихнутой лодыжки у неё даже ни одного синяка не осталось.

Чего не скажешь об эльфе — весь путь до штаб-квартиры гвардии Эль он только и делал, что стонал, мол, сломал себе всё, что можно и нельзя, что умирает, и вообще с этой больной дурой больше никуда не пойдёт.

«Больная дура» с трудом сдерживалась, чтобы действительно ему что-нибудь не сломать.

И чтобы не расцеловать его недовольную расцарапанную рожу от большой благодарности — тоже.

— Ну полагаюсь на зрение, — бурчит Синэль. — Ну не сразу вот так же!

Она гладит кончиками пальцев повязку на глазах — плотную, из золотистой (он что, в цвет её одежды подбирал, а?) непонятной ткани. Ткань не кололась, была удобной, но света не пропускала, поэтому не видела Син абсолютно ничего.

В общем, в этом и была вся суть. Она должна была шататься по штаб-квартире до тех пор, пока Валькион не найдёт её и не решит, что с неё хватит абсолютной темноты. «За пределы не выходи», — сказал воин напоследок.

Как будто так легко найти этот предел, за который можно выйти!

Останавливаться можно было, но ненадолго, так что первый этаж штаб-квартиры Синэль общупала достаточно быстро — в подвал ей спускаться не захотелось, потому что на тех лестницах можно было и без повязки на глазах спокойненько шею сломать, поэтому пришлось подниматься наверх.

Кажется, она попала в коридор, ведущий к комнатам, она никогда не обращала внимания, как по-разному отдаются шаги в разных частях штаба; она никогда не замечала, как по-разному пахнет везде воздух. Это было ново, странновато, но безумно интересно,

но всё-таки, если бы она видела, то не позволила бы затолкнуть себя в первую попавшуюся комнату

и поцеловать.

Повязку с глаз сдирать было уже поздно, искать виновника бесполезно, поэтому возмущённая Синэль только потрогала губы большим пальцем и утробно недовольно зарычала.

Так бесшумно могут двигаться только вампиры.

Плюс запах — запах ей показался смутно знакомым.

Попадись ей Невра, которому такие вещи кажутся действительно смешными!

— Ну и что ты тут делаешь? — устало протянул Эзарель, по голосу узнать не сложно, а с тех пор, как он кубарем летел со склона с ней в охапку, они так и не виделись.

— Тут — это где? — огрызнулась Синэль, так и останавливаясь на пороге. В алхимической лаборатории передвигаться на ощупь было себе дороже — всякие баночки с декоктами и зельями, махнёшь рукой, дыхнёшь не туда, и всё, глава гвардии Абсента, и без того не особо дружелюбный и вечно голодный, просто сожрёт с потрохами. — Ужасный день, глаза завязали, всякие неведомые козлы целоваться лезут без разрешения!.. я бы, может, разрешила! Я даже не знаю, где сесть, я устала по гвардии шататься, я есть хочу, ааааа!

Её «аааа» как-то постепенно сошло на нет, потому что эльф — Синэль понятия не имела, где он находился до этого — взял её за запястье и куда-то повёл.

Усадил на диван, вручил какую-то булочку.

— Только заткнись, ладно? — попросил он как-то даже… душевно?

Син бы сказала «виновато», но Эзарель вообще никак с этим проявлением не вязался.

От булочки пахло корицей.

Как и от незадачливого похитителя поцелуев, впрочем.

Когда Валькион пришёл снимать ленту, Синэль с трудом удержалась от соблазна посмотреть эльфу в глаза.

И даже ничего не разбила, когда на всех парах вылетала из алхимической лаборатории.

— Что-то случилось? — спросил Валькион без улыбки.

— Я, — Эзарель задумчиво почесал голову. — Кретин я.

Сказать, что глава гвардии Обсидиана заржал — не сказать ничего.</p>