французского модного дома, юбки всякие, лиф, корсаж, шитую черными кружевами и бархатом накидку. Одела все это, прошлась по автостоянке…

Без толку все. С тем же успехом я могла рассказывать о поездке на другую планету.

* * *

— Ну ладно. Оставим пока все эти споры. — решила мама. — Ты нам почему вдруг решила рассказать эту удивительную историю?

— Я… — это как перед погружением в ледяную купель. — Я хочу обратно.

— Как?!!! — воскликнула разом потерявшая сдержанность родительница.

— У меня там жизнь своя сложилась за это время… И несмотря на все сложности, мне там не так тошно, как здесь.

— Делать нечего. Если уж ты, как говоришь, вернулась, то хватит. — твердо вынесла вердикт мама.

— И как ты думаешь туда возвращаться? — неожиданно хищно спросила сестра. Она смотрела на меня больше не как родственница, а профессионально, как мясник на тушу.

И мы снова поехали, на этот раз собрав кучу пробок. Когда дохали до живописной мельницы начинало смеркаться. Проскользнули мимо охраны и вскоре стояли возле ямы.

— И что? — спросила Люся. — Тут ты что делать хочешь?

А мама пристально смотрела вниз. Слишком пристально для той невозмутимости, которую пытается демонстрировать. Я достала из сумки рекламный проспект и бросила во тьму. Мама вздрогнула, а Люся заинтересовалась.

— Я же вижу эту кучу… Куда он делся?

— Какую кучу? — переспросила мама.

— Ну вот же. — Люська подобралась к самому краю и посветила телефоном. Потом достала недоеденное яблоко — у нее всегда в сумке еды полно — и бросила вниз. Я услышала шуршание, но не увидела ни единого огрызка, неприятное ощущение, что нет взаимопонимания в наших тесных рядах. Но раз обе молчат, а среди наших знакомых как-то не затесались эксперты по пространственно-временным континиумам, придется действовать строго научным методом тыка. Вспомнив историю Фохта, зажмурилась и выступающим из кольца камнем резко царапнула левую ладонь. Показалась первая капля крови, потом еще и еще… Люся все еще что-то такое говорила, когда я этой окровавленной ладонью провела по ее губам.

— Совсем сбрендила! — отступила назад сестрица. — Я тебе найду врача, но это надолго.

— Посмотри теперь. — пожала плечами я.

Люська с все еще обиженной и злой гримасой повернулась к яме, замерла, снова посветила фонариком. Уже лет десять мне не удавалось сбить с нее апломб и самоувернность, но сейчас повезло — кожа на скулах побелела и покрылась алыми пятнами.

— Это что?

— Это то. — передразнила я. — Теперь можешь идти. Только вот назад я не знаю, как вернешься — ту дверь, откуда мы приехали, вряд ли можно использовать.

— А кто это «мы»? — уточнила мама.

— Федор Андреевич. — пришлось признаться мне. — Он, как бы это сказать, совсем не местный.

— И где он, кстати? — уточнила Люся, до конца не утратившая надежду доказать мое помешательство.

Я кивнула в черную бездну.

* * *

Домой мы ехали в напряженной тишине. Каждая переваривала свое. Мне вдруг вспомнился Фрол — его единственного я защищала от истины так же, как их, и кого полюбила так же.

— Ты к нему хочешь? — спросила мама уже у дверей.

— К Фролу? — переспросила я, еще пребывая в мыслями в Саратове, той пьяной ночью накануне свадьбы. — Скучаю по нему, конечно. Он такой… Ранимый.

— Нет. — мама поморщилась. — К немцу твоему.

Это она о ком? О Фохте что ли?

— Мама, он мне — никто. Да и столько нервы мотал в свое время… — и я сразу вспомнила все те сцены в Суздале. Подумать только, и с этим человеком мне пришлось прожить несколько недель. — С Фролом мы больше года прожили душа в душу. С Фохтом мы сошлись по-настоящему только здесь, а познакомились… нехорошо. По его работе. А потом уже давно не виделись. Как Петя умер, я то в Вичуге жила, то в Петербурге — в усадьбе графа.

— Какого графа? — больным голосом отозвалась сестра.

— Николая Владимировича Татищева, Петиного отца.

Мы поднялись в квартиру, и я открыла интернет.

— У меня только одна его фотография, очень неудачная.

На снимке родич был взят со спины, вполоборота. Портреты в сети куда лучше.

— Представительный мужчина. — с интересом рассматривала его мама.

— Женат. Двое детей и душечка-графиня. — а ведь могло бы быть иначе.

Вот о них всемирная паутина знала только даты рождения с малоприятной формулировкой «после 1918 года судьба неизвестна». Сам граф стариком отступал с Белой Армией и скончался по пути в Югославию. С последних снимков на меня смотрел бородатый хищник с орлиным бровями и тяжелым взглядом.

— И ты у нас еще и графиня. — с мрачным удовлетворением произнесла сестра.

— Да. — я приняла правильную позу и сдержанно представилась. — Наше Сиятельство графиня Ксения Александровна Татищева…

Рассмеялась, но вот мои дамы этого уж не поддержали.

— Девушки, я понимаю, как это звучит. И понимаю, что поверить сложно. И фотографии можно объяснить фотошопом, и рассказы — хорошо подготовленной мистификацией. Но этот провал и мои волосы мы не можем объяснить логическими аргументами.

— А этот твой Федя… — начала сестра.

— Не мой, отдельный Федор Андреевич. Сотрудник особого отдела жандармского управления, между прочим.

— Вау, как в кино: он — жандарм, а ты — графиня. Романтика. — умилилась на мгновение сестрица.

И вся эта история напоминает какой-то сериал, который шел по первому каналу, вот только не вспомню название. Ну и, конечно, эта Люськина романтическая фантазия отлично вписалась бы в сценарий. Вот только в жизни все немного иначе оказалось. И все равно хочется туда.

— Его не принимают в моем доме. Более того, когда он начал копать под моего покойного мужа, граф изрядно подпортил ему жизнь. — сам Фохт не жаловался, но при любом упоминании свекра слегка морщился.

— А куда у тебя муж-то делся? Молодой же совсем. — Люся устроилась поудобнее с намерением выспросить все подробности.

— Это очень печальная история. Совершенно глупая дуэль, а потом ранение, внутреннее кровотечение. Я все делала, но без нормальной операционной и хорошего хирурга шансов не было. Несколько дней промучился, а потом…

До сих пор грустно вспоминать.

— И долго вы с ним прожили? — осведомилась мама.

— С 3 июня до 29 августа девяносто четвертого года. Мне понадобилось больше года, чтобы просто прижиться тут. Совсем другой язык, манеры, традиции.

Я разглаживала юбки — мою единственную теперь связь с прошлой жизнью и изумлялась тем, какой путь прошла за эти два года. Здесь за два года я что добивалась? В самом продуктивном отрезке — без экзаменов поступила в свой ВУЗ, успешно пройдя