Николай Александрович Асанов
Радиус взрыва неизвестен

^{Повести наших дней}

Коротко об авторе

Имя Николая Асанова — поэта, романиста и автора многих повестей и рассказов — довольно хорошо известно читателю. Назовем хотя бы его романы «Волшебный камень», «Ветер с моря», «Электрический остров» и книги рассказов «Угол чужой стены», «В дни войны и в дни мира».

Николай Александрович Асанов родился 15 декабря 1906 года в крестьянской семье в одном из самых отдаленных поселений Северного Урала. Трудовую жизнь начал рано — батраком.

В 1924 году он принимает участие в строительстве железнодорожного моста, а затем поступает на Чусовской металлургический завод. На заводе становится рабкором, занимается самообразованием и в 1926 году по командировке «Правды» уезжает учиться в Москву.

Первые стихи Н. Асанов опубликовал в 1927 году.

Одновременно со стихами Н. Асанов пишет и прозу, публикует несколько книг для детей, но окончательный выбор жанра диктует писателю Отечественная война. За время войны Н. Асанов напечатал свыше ста рассказов, очерков и корреспонденций, в военные же годы начал писать свой первый роман «Волшебный камень».

Сейчас Николай Асанов активно работает в жанре повести.

Радиус взрыва неизвестен

^{Повесть, написанная с улыбкой}

1

Мест в гостинице, конечно, не было. Чащин вздохнул и опустил чемодан к ногам.

Когда-то Чащин думал, что только личная неудачливость приводит его в любой город именно в такое время, когда в гостинице не бывает мест. Но постепенно он начал соображать, что свободных номеров в них не бывает с самого дня открытия, только еще не понимал, как это получается.

Он огляделся. Все здесь было устроено так же, как в любой другой гостинице. Стояли пыльные фикусы и мрачные пальмы, поставленные, по-видимому, нарочно для того, чтобы всякий входящий сюда заранее проникся чувством обреченности. На диванах, стульях, подоконниках дремали ожидающие и потерявшие надежду командированные, хотя час был непоздний. Из этого следовало сделать вывод, что они живут тут не первые сутки.

За конторкой в важной позе сытой спящей львицы, положив массивную голову с прической перманент на скрещенные руки, отдыхала дежурная администраторша. За этим покоем чувствовались ярость и сила. Как говорится: спит-то спит, да мух ловит. Попробуй разбуди ее от этого сытого сна, и она тут же разорвет непочтительного храбреца в клочья.

Над головой администраторши висели две картины: «Утро в лесу», должно быть, перерисованное с конфетной обертки знаменитых «мишек», и «Охотники на привале», скопированные с какой-то вывески. Глянув на эти произведения искусства, Чащин вдруг подумал, что он все еще в Свердловске, никуда он не уезжал, не было ни утомительной дороги, ни новых мест, ни новых городов. В свердловской гостинице эти картины висели на тех же местах. Он невольно подумал, что их прописывают для всех гостиниц как успокоительное средство против ностальгии — тоски по родине. Поди разберись, где ты, если перед глазами вечно одни и те же изображения!

Хлопнула входная дверь. Дежурная, сохраняя полное сходство со спящей львицей, не открывая глаз, прорычала:

— Мест нет и не будет…

Чащин вынул блокнот и записал: «Условный рефлекс. Действует в связи с выработанной долгими годами привычкой произносить эти слова после стука входной двери…»

Чей-то удивительно знакомый голос произнес:

— Все психологией занимаешься?

Чащин оглянулся.

Возле доски для писем стоял только что вошедший толстенький молодой человек, похожий на кубышку, бесцеремонно перебирая пропыленные конверты. Чащин невольно поклялся себе, что никогда не будет давать адрес гостиницы своим немногочисленным корреспондентам, — слишком печальной была участь этих писем. И лишь потом узнал толстяка. Это был фоторепортер Гущин, с которым когда-то Чащин учился в Свердловске. В том безвыходном положении, в каком сейчас находился Чащин, это явление показалось ему необыкновенным.

— Миша! — крикнул он и, запнувшись за свой чемодан, упал в широкие объятия толстяка.

— Вот это встреча! Уф! — отдуваясь и ставя Чащина на ноги, сказал Гущин. Он был почти в два раза ниже Чащина, и для него удержать этот падающий телеграфный столб было равносильно подвигу. — Вот уж не ожидал такой встречи!.. Как ты сюда попал?

— По распределению! — сразу оживившись, отрапортовал Чащин. — Направлен в обком партии для работы в местной печати. А ты тоже в газете работаешь? — с надеждой в голосе спросил он.

— Да… Работаю… — как-то вяло ответил Гущин и торопливо переменил тему разговора: — Где остановился?

— А вот, — Чащин пнул ногой опрокинутый чемодан.

— Ну, это мы сейчас отрегулируем! — гордо сказал Гущин. — Все зависит от уважаемой администраторши Бетси. А я эту Бестию Ивановну сфотографировал дважды: в позе Будды-Вседержителя и в роли милой матушки семейства…

Он подошел к конторке, и на звук его шагов тотчас раздался рефлекторный голос спящей дежурной:

— Мест нет и не будет…

— Проснитесь, Бетси Ивановна, — вкрадчиво сказал Гущин. — Вот, познакомьтесь! Федор Петрович Чащин. Приехал в нашу газету. Фельетонист…

Бестия Ивановна вздрогнула и медленно приоткрыла один глаз. Оглядев этим недреманным оком Чащина, она собралась было вновь закрыть его, но Гущин, стоявший на страже, сказал:

— У него задание по проверке коммунального обслуживания…

Второй глаз Бестии Ивановны тоже дрогнул и приоткрылся. Гущин, не ожидая более, вытащил из-под ее руки бланк на прописку и сунул Чащину.

Дремавшие в чаянии спальных мест приезжие зашевелились, но роковое рефлекторное «Мест нет и не будет…», прозвучавшее в ответ на это шевеление, немедленно повергло их снова в спячку. Чащин сунул свой паспорт, деньги и заполненный бланк администраторше, и та опять смежила оба глаза.

Журналисты направились к входу в подвал, где размещались гостиничное общежитие и дешевые номера. Еще одно общежитие, пояснил Гущин, находилось на четвертом этаже, второй же и третий этажи, как более благоустроенные, были целиком заняты постоянными жильцами. Правда, где-то там таились два «люкса», числившиеся «под броней», и два-три номера, которые администраторы сдавали «от себя», но тут докопаться до истины было трудно, и Чащин решил, что еще займется этим делом позже.

Они уже собирались нырнуть в глубины своего подвала,