— Не совсем сюда, — горестно вздохнул юноша. — Теперь уже все равно, но боюсь, это не единственная ошибка. Какой сегодня день?

— Шестое марта.

— Ну, а дальше?

— Чего дальше?

— Шестое марта какого года?

Дядя Митрофан ошеломленно разинул рот.

— Да ты что, шуткуешь надо мной, хлопче? — угрожающе протянул он и так треснул кулаком по столу, что со звоном подскочили стаканы.

— Не сердитесь, Кузьмич, — тихо сказал Альбин. — Я правду говорю. Я не знаю, какой сейчас год. Так получилось. Я… долго болел… Все забыл…

— А ты когда заболел друг, в каком году? — подозрительно осведомился дядя Митрофан, не сводя глаз со своего гостя.

— Уж давно… Но я забыл…

— Как же тебя больного на такое дело послали?

— На какое дело?

— Ну ладно, — махнул рукой дядя Митрофан, — меня это не касается. Только я тебе так скажу: врать надо с умом, а то сразу попадешься.

Альбин потер тонкими пальцами бледный лоб.

— Все-таки какой же сейчас год?

— Тысяча девятьсот семидесятый, — насмешливо проворчал дядя Митрофан.

Гость не обиделся. Он внимательно посмотрел на старика, соображая что-то, и уверенно сказал:

— Нет, не может быть.

— Верно, не дожили еще. А если я скажу так — тысяча восемьсот семидесятый?

Альбин вздрогнул. В его больших черных глазах блеснули золотистые огоньки. Однако, чуть подумав, он тряхнул головой.

— Думаю, что и это неправда.

— То есть, как это «думаешь»? — рявкнул дядя Митрофан. — Да ты что? Ты подожди! Слушай, а может, у тебя тут того, — дядя Митрофан повертел большим пальцем возле виска. — Может, ты драпака дал из этого места, где вашего брата под замком держат? Ну, понимаешь?

— Не понимаю, — сказал Альбин, — но, если вам неприятны мои вопросы и мое присутствие, я уйду…

— Молчи, — оборвал дядя Митрофан. — Куда пойдешь, непутевая башка! Ложись спать, завтра подумаем, что делать… А год сейчас, по правде сказать, поганый; люди его крепко запомнят — военный тысяча девятьсот сорок третий год.

— Тысяча девятьсот сорок третий, — повторил Альбин, прищурившись.

— Вероятно, вы снова шутите, Кузьмич.

— Шучу? — опешил дядя Митрофан. — Тетка твоя-курица пускай этим шутит. «Да чего я с ним разговариваю? Ясно — сумасшедший». — Идем, продолжал он вслух. — Постель в соседней комнате.

Гость не спеша поднялся, взял плащ, подошел к двери, но вместо того чтобы отворить ее, ударился о нее со всего размаха лбом. Испуганно отпрянув назад, он смущенно улыбнулся дяде Митрофану:

— Забыл, что надо самому…

Он потер лоб и, нащупав ручку, осторожно отворил дверь.

«Сумасшедший, — окончательно решил старик. — Откуда только взялся на мою голову! Еще хату ночью спалит…»

* * *

Однако ночь прошла спокойно. На другое утро, заглянув в комнату Альбина, дядя Митрофан застал своего гостя уже на ногах. Вид у юноши был измученный и встревоженный. Он почти не коснулся скудного завтрака, отвечал односложно, думал о чем-то своем.

На вопрос, чем он расстроен, коротко ответил:

— Со мной случилась большая беда, я предполагал. Не спрашивайте; все равно вы не поймете, в чем дело…

Дядя Митрофан обиделся, но промолчал.

Прошло несколько дней. Альбин не покидал комнаты, почти ничего не ел. С утра до вечера он сидел на кровати, напряженно думал о чем-то. Время от времени, схватив листок бумаги, покрывал его строчками непонятных знаков, цифр и кривых линий, писал, зачеркивал, снова писал, потом рвал все на мелкие клочки и опять погружался в раздумье.

Иногда он вскакивал и принимался бегать по маленькой, тесно заставленной комнате, бормоча непонятные слова. Потом успокаивался и часами сидел неподвижно, безучастный ко всему.

Дядя Митрофан заходил, садился возле. Альбин молчал, устремив глаза в одну точку. Казалось он не замечал присутствия дяди Митрофана.

— Куда он глядит? — недоумевал старик и старался найти на беленой стене то место, которое так привлекало внимание Альбина.

— Верно далеко глядит. Ох, далеко… А что видит?..

Порой какая-то тень пробегала по бледному лицу Альбина. Тонкие черты искажались гримасой боли: юноша резко встряхивал головой, словно пытался прогнать тяжкие воспоминания.

«Переживает, — думал дядя Митрофан. — Конечно, будешь переживать, если не туда попал, куда посылали… А может, ждет чего? Книжек ему, что ли каких достать? Почитает, глядишь, про беду свою и забудет на малый час».

Дядя Митрофан слазил на чердак, разыскал среди старых ящиков и пустых бутылок стопку запыленных книг — библиотечку ушедшего на фронт внука, выбрал несколько штук, обтер тряпкой и принес Альбину.

— Старинные, — задумчиво сказал юноша, осторожно листая страницы тонкими, длинными пальцами.

— Какие там старинные! — махнул рукой дядя Митрофан. — Перед самой войной куплены.

— О, конечно, — смутился Альбин, — я неточно выразился. Книги — такая вещь… Чем им больше лет, тем они ценнее… Я хотел сказать, что пройдут столетия, и некоторые из этих книг станут большой редкостью. За ними будут охотиться исторические библиотеки, музеи, любители старины. И даже не всегда за тем, чтобы их читать. Тогда это будет иначе… Книга скоро утратит свою роль сокровищницы человеческого опыта и знаний. Магнитные и электронные записи гораздо удобнее. Книги будут интересовать лишь лингвистов, историков, да коллекционеров. Вот эта, например, она станет настоящим сокровищем для собирателей редкостей.

— Подорожает, что ли? — не понял дядя Митрофан.

— Подорожает? — повторил Альбин. — Ах, то есть станет дороже. Нет, это не то слово. Оценивать ее никто не будет. Это ни к чему. Просто она станет уникальной, бесценной… Библиотеки, имеющие такую книгу, будут вправе гордится. Ее написал кровью сердца мудрый человек в годы Великой Перестройки. Ее будут хранить среди других редкостей во дворце из металла и стекла, куда не проникает жара и холод, влага и пыль…

Дядя Митрофан покачал головой и осторожно смахнул паутину с корешка книги, которую Альбин держал в руках. Порывшись в кармане, достал старенькие очки в поржавевшей оправе, приладил их на нос, через плечо Альбина с любопытством и опаской глянул на заглавие. Удивленно заморгал маленькими глазками и еще раз перечитал заглавие, шевеля толстыми губами. Потом поглядел исподлобья на своего гостя.

Лицо Альбина оставалось задумчивым и серьезным.

— А ведь все-таки псих, — пробормотал дядя Митрофан и, насупившись вышел из комнаты.

Книги не заинтересовали Альбина. Он перелистал их и больше к ним не прикасался. По-прежнему сидел, молчал, думал… Казалось, он не отдавал себе отчета в опасности своего положения. Дядя