- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (141) »
висок. - Я думаю не о прочности бетона. Я думаю о прочности любви. И я знаю, что ты думаешь совсем другое, не то, что говоришь. Ты думаешь, как хорошо, что мы живем не в шумном городе, а здесь, в глубине Сибири! Ты думаешь о том, что мне хорошо и я чувствую себя человеком, без которого на стройке нельзя обойтись! Ты думаешь, что в Москве, в прокуренных кабинетах, я бы прокоптился и зачах, потому что я не курю и не выношу табачного дыма! И еще ты думаешь, что прибирать квартиру в пятьдесят метров гораздо дольше и хлопотнее, чем нашу двухкомнатную, а московские спектакли можно прекрасно смотреть по телевизору!
На маму папины слова производят впечатление. Теперь на котенка похожа уже она. Вот-вот замурлычет.
Мама кладет голову папе на плечо, прикрывает глаза, улыбается.
- Ну ладно, - говорит она, - мне-то не привыкать, я же сибирячка, посмотрим, как ты, коренной москвич…
Коренной москвич хмурится. Вот теперь, я знаю, он думает о прочности бетона.
Про маму
Когда папа действительно думает о прочности бетона, мама ему никогда не мешает. Ходит на цыпочках, подносит ручку и бумагу. Папа хочет написать книгу об испытании прочности бетона. Он выводит какие-то формулы, что-то считает, записывает на бумаге каракули, а мама штопает носки и улыбается. Я люблю смотреть, как мама улыбается. Лицо у нее круглое и ямочки на щеках, а глаза ясные, синие. Если она сидит у окна и солнечный луч сбоку светит, падает маме прямо в глаза - хрусталики ее горят, словно прозрачные камушки. Мама моя добрая, я ее злой никогда еще не видел. Даже когда сердится, она все равно добрая. Волосы у мамы русые, она их в косы заплетает и укладывает кольцом на голове. За это папа зовет ее солнышком. А всех вместе нас - семейством Белобрысиковых. Имя у мамы, как и лицо ее, - округлое, доброе: Ольга. Работает она главным санитарным врачом района, и поэтому они с папой поругиваются. Папа говорит: всему голова - стройка. Мама спорит: стройка находится на территории района. Папа говорит: судьба района зависит целиком от стройки. Мама настаивает: стройка - для людей, которые живут в районе… И вот они спорят. И я соглашаюсь. То с отцом. То с мамой. Кто убедительней в этот раз говорит. И в самом деле - как тут быть? Электростанция, которую папа строит, - самая мощная во всей Сибири. Такую речищу перегородить надо - ого-го! Даст станция ток - и заработают заводы, которые уже строить начинают вокруг. И в нашем поселке, и в районе, где мама главным санитарным врачом работает. И во всей Сибири. Мне нравится это папино сравнение. Он говорит: наша ГЭС - как ромашка. Станция - это желтая серединка, ядро, а лепестки - это заводы, колхозы, леспромхозы. Лепестков без центра быть не может. Это верно! - Но что за ромашка без лепестков? - спорит мама. - Ободранная какая-то! Ведь станция твоя - для людей, для заводов, колхозов, леспромхозов, про которые ты говоришь! Значит, о людях думать нужно. Вперед глядеть! Верно! И мама тоже права. Мама сердится, когда спорит, но лицо у нее по-прежнему доброе, и папа смеется. - И как это, - удивляется он, - тебя все в районе боятся? Да и наш начальник - гроза грозой, с министром ругается, кажется, без телефона его голос в Москве слышат, а как узнает, что ты к нам едешь, сразу команды по телефону отдавать начинает - чтоб прибрались, чтоб соблюдали… Мама улыбается, а я с папой соглашаюсь. Вон у нас в школе какая чистота. В поселке грязюка - весной и осенью не проберешься, но в классах чистота, потому что по маминому указанию возле школы сбили деревянные корытца и наш санпост никого в грязных сапогах не пустит. И мытье в корытцах мама трехступенчатое придумала. В первом - самую грязь отмывать надо, во втором - сапоги домываешь, а в третьем - начисто ополаскиваешь.Как мы живем
Ну как мы живем? Обыкновенно! В семь часов за мамой приходит ее «газик» с красным крестом на дверце. За папой - другой «газик», с брезентовым верхом. Иногда папа велит дяде Коле, шоферу, за ним не приезжать, и тогда мама подвозит папу к управлению строительства, потому что за мамой машина всегда приходит - она по району носится как угорелая, везде ей поспеть надо. Машины есть у мамы и у отца, и шоферы к машинам прикреплены, но и мама и отец сами прекрасные водители. Особенно мама. Она заправский шофер. Любит одной рукой руль держать - это уж высший шик, особенно у нас, в Сибири, на наших ухабистых дорогах. Мама папу до работы подвозит, меня же в школу - никогда, хоть я и просился. Только в первом классе, когда распутица весной была, мама меня подвозила. Я тогда маленький был и нахлебал грязи сапогами. Глубокая была грязь в ту весну, я перейти ее не мог, а попросить, чтобы взрослый кто-нибудь перенес, постыдился и набрал в сапоги грязи. Мама тогда меня к школе подвозила дня три. Пока не придумала, как меня спасти. Спасла все-таки. Достала сапоги взрослого размера, тридцать восьмого, кажется, а внутрь мои тапки вмонтировала, обшила их сверху старыми носками, чтоб ноги не болтались. Голенища у взрослых сапог высокие, ходить неудобно было, так мама вырез сзади сделала треугольный. Получились такие ботфорты. Как у Петра Первого. На картинке я видел - идет Петр, сапоги у него намного выше колен спереди, а сзади короче, до колен. Вот так и у меня. Папа смеялся над маминым изобретением. Говорил ей: у тебя инженерные способности. - «Способности»! - ворчала мама. - Нажали бы лучше по министерской линии куда следует. Надо же учесть обстановку строительства. Шлют сапожки для городских детей. В этаких сапожках только по асфальту шлепать. А как же на стройке? Голенища-то для Сибири надо повыше! Папа посмеивался, а мамин опыт тут же распространился. Стихийно. Без всяких нажимов. Вон сначала сколько ребят у нас в одном сапоге приходили! Ревут - сапог утонул. Мамино изобретение сразу понравилось. Мои сапоги разглядывали, удивлялись. Потом чуть не все малыши во взрослых ботфортах щеголять стали. А мама сама же свое изобретение отменила. Положили на улицах асфальт по ее требованию. К школе добираться легко стало. И хотя в ботинках весной и осенью никто у нас не ходит, ботфорты уже исчезли, потому что грязь теперь не по колено, пониже. Ну так вот. В семь часов «газики» у подъезда тарахтят. Мы выходим втроем. - Приеду поздно, - говорит отец. - Антон, суп на плите, второе в холодильнике, не забудь выключить газ, - говорит мама. - Оревуар вам! - говорю я. «Газики» разъезжаются в разные стороны, я шлепаю в школу и думаю опять про этот французский. Мама, когда о Москве говорит, считает, что там я бы многое получил. Например, изучил французский. - Там есть специальные школы, - говорит она, - где все- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (141) »