—
Огонь внутри и лед снаружи —
Ты вспомнил… (Он последним был,
Соединившим хлад и пыл.)
Той рощи нет. Она едва
Успела подружиться с тенью,
И та училась вдохновенью, —
Сгубили рощу на дрова.
Для радости чужих дорог
Три дерева господь сберег.
Их память крепко заросла
Корой, дремотой и годами,
Но в гулкой глубине дупла
Таят, не понимая сами, —
Свет глаз твоих, тепло руки
И слов неясных ветерки.
Несчастные! Какая участь!
Но пред тобой не утаю —
Завидую, ревную, мучусь…
Я отдала бы жизнь мою,
Чтоб только слышать под корой
Неповторимый голос твой.
Летучим шагом Аполлона
Подходит вечер. Он вчерне
Луну, светящую влюбленно,
Уже наметил, — быть луне
Под легкой дымкою тумана
Печальной, как твоя Татьяна.
Дорогой наизусть одной
Ты возвращаешься домой.
Поля пустынны и туманны,
И воздух как дыханье Анны,
Но вспыхнул ветер сквозь туман —
Бессмертно дерзкий Дон Жуан.
В бревенчатой теплыни дома
Тебя обволокла истома
Усталости… Но вносят свет,
Вино, дымящийся обед.
Огнем наполнили камин,
Прибрали стол, и ты — один.
Ты в плотном облаке халата,
Но проникает сквозь халат —
Тяжелый холод ржавых лат
И жар, струящийся от злата…
Ты снова грезишь наяву,
А надо бы писать в Москву.
На сколько душу ни двои, —
Что письма нежные твои,
Прелестные пустые вести,
И что — влечение к невесте,
И это ль властвует тобой,
Твоей душой, твоей судьбой!..
Во влажном серебре стволов
Троились отраженья слов,
Еще не виданных доныне,
И вот в разгневанном камине —
Внутри огня — ты видишь их
И пламя воплощаешь в стих.
С тех пор сто лет прошло. Никто
Тебе откликнуться не в силах…
