напротив виднелись два необъяснимых румяных строения, смахивающих на подпиленные и разукрашенные маяки.

— Ростры, — сообщила Оля, мало что этим прояснив.

— А что они делают? — спросил Лунквист.

Она указала на загнутые клинообразные выступы, которыми ощетинились колонны: — Корабельные носки.

Носы, догадался Оскар. Может, столбы служили выставкой пиратских трофеев. Он хотел перейти мост, но вместо этого они повернули налево и пошли вдоль пустынной набережной. Невдалеке два льва с шарами под передними лапами стерегли лестницу, ведущую к воде. У причала стоял хлипкий парусник-ресторан, закованный в лед под легким углом. Внутри гремело радио или телевизор. Неторопливый, но пронзительный мужской голос декламировал что-то сквозь метель помех.

— Вот так, — сказала Оля. — Ельцин ушел. — Что?

— Ничего. По-моему, уже Новый год. С Новым годом.

— С Новым годом.

На другом берегу во тьму грохнула пара петард. Они остановились на ступеньках, приглядываясь. Нижние ступени уходили под лед, создавая впечатление, что лестница продолжается до самого дна реки. Оскар сильнее стиснул Олину руку; она придвинулась так близко, что пар ее дыхания затуманил ему очки. Он поцеловал бы ее прямо там, на месте, но под хвостом у правого льва шумно обжималась другая пара, и Оскар застеснялся. Они пробежались обратно наверх.

Метров через тридцать за львами обнаружилась статуя Петра Первого с топором, собственноручно вытесывающего нос очередного корабля. Она смотрелась совсем новой, но колено Петра уже успели до блеска отполировать туристские зады. Серьезному метрополису не пристало столь остервенело себя украшать, подумалось Лунквисту. Он даже собрался что-то на эту тему сказать, но тут они набрели еще на одного Петра, верхом на лошади, попирающей копытом змею.

Набережная то и дело предлагала им короткие спуски, ведущие к укромным платформам и закуткам на уровне воды. Каждый раз при виде ступеней Оскар обещал себе, что утащит Олю вниз и поцелует, и каждый раз трусил и не решался. Она же продолжала идти в быстром, почти деловом темпе, украдкой бросая на него взгляды и улыбаясь своим мыслям. Они прошли мимо наполненного праздничным шумом французского консульства; изнутри в окно стукнула пробка, несомненно покинув бутылку очень хорошего шампанского.

— Хочу быть француженкой, — вздохнула Оля. — Нужно было учить французский, а не английский.

— Но мы бы тогда не смогли разговаривать, — резонно отметил Оскар.

— Значит, мы бы делали что-то еще, — сказала Оля и, не замедляя шага, положила голову ему на плечо. Оскар решил, что на следующей лестнице обязательно ее поцелует.

В этот момент лестницы закончились. Перед ними из морозной мглы вырос железный мост, чем-то напоминающий нью-йоркские. Оля потянула Оскара налево, уводя его через набережную в город, прочь от волшебной реки.

— Куда мы идем? — спросил Оскар.

— Я живу в Коломне, — объяснила она. — Отсюда коротко.

— Ты живешь?..

— Ты sosalka, — сказала Оля, улыбаясь. — Тебе надо чай.

Открытие, что они идут к ней домой, было столь ошеломительным, столь чреватым последствиями, что Лунквисту понадобилась пара кварталов, чтобы полностью осознать этот факт. Холод, вернувшийся где-то в районе второго Петра, опять отступил. Он даже вспотел. Они пересекли скромный мост над черным каналом; вдали мелькнул букет золотых куполов — первый вид в этом городе, соответствующий представлениям Оскара о России.

— Смотри, — встрепенулась Оля, указывая на смутную глыбу памятника в сквере через дорогу. — Вон там. Ты должен знать, кто это.

Памятник изображал сидящего мужчину, если это был мужчина, с бородой или в жабо — с такого расстояния Оскар не мог разобрать.

— Римский-Корсаков, — объяснила она.

— Боже мой, — сказал Оскар, замедлив шаг и притворяясь, будто вглядывается. — Какая культура.

Сейчас или никогда. Оля тоже остановилась. И с неожиданным для себя жаром, под невидимым взглядом великого композитора, Оскар сорвал с себя очки и прижал свое лицо, все его промерзшие бугры, к ее лицу. Она ответила немедленно, целуя его губы, нос, щеки, веки; Оскар зашарил в поисках кармана, чтобы положить очки, не нашел и обнял ее как есть. Быстрые руки Ольги скользили по его заснеженным лацканам, по плиссировке жилета.

— Пошли, милый, — произнесла она чужим, заученным голосом. — Пойдем.

— Да, пойдем, — прошептал Оскар. — Пойдем.

— Amerikancy? — спросил надтреснутый мужской баритон из абсолютной тьмы, раскинувшейся между ними и Римским-Корсаковым. — Nu-nu.

Оскар и Оля разомкнули объятия. Он прищурился в сторону голоса и увидел черную кляксу на фоне другой черной кляксы. Надел очки. Клякса разделилась на три человеческие фигуры; милиция. Одичавшие петербургские менты.

Все в порядке, попытался успокоить себя Оскар. У них такая работа. Бояться нечего. И вообще, они с Олей всего лишь целовались. Он даже успел порадоваться этому «всего лишь»: поцелуй для Оскара еще никогда не был «всего лишь». Он был всем, что могло быть.

— Что вы делать? — спросил тот же голос, гораздо громче и на отвратительном английском. — Порно, да? Делать порно?

Хозяин голоса вышел на коврик зеленоватого света, проложенный по асфальту вывеской близлежащей аптеки. Милиционеру было лет тридцать пять. Его увесистые усы раскинулись параллельно козырьку его фуражки. Оскару пришло в голову, что это как раз он походил на полицейского из старого порнофильма. Но указывать на эту забавную деталь здесь и сейчас, наверное, все-таки не стоило.

Вслед за ним в освещенный квадрат один за другим вышли еще два милиционера. Один был немолод, с исклеванными оспой щеками. Второй оказался не старше Оскара, явный новичок, но на его лице уже обосновалось не знающее возраста хищное выражение.

— Порно, да? — снова спросил усатый, сжав локоть Оскара в том же месте, где секунд двадцать назад еще трепетали Олины пальцы. Он, по всей видимости, отвечал в этой троице за общение с иностранцами или за общение как таковое. — Чика-чика?

— Скажи что-нибудь по-русски, — шепнул Оскар отступившей на шаг Оле.

— Ты с ума ушел? — прошипела Оля. — Если они примут в нас американцев, могут пустить. Дай им денег.

— Что значит дай им… У меня нет денег.

— Как нет? Совсем нет?

— На мне фрак! Там нет места для…

— Но мани? — встрял усатый милиционер. — Я слышу, нет денег?

— Нет-нет, — заверил его Оскар. — Это все недоразумение. Денег нет. И порно нет. Я американский гражданин.

— О'кей, — миролюбиво ответил милиционер, не отпуская, впрочем, Оскарова