Литвек - электронная библиотека >> Владимир Рафаилович Марамзин >> Современная проза >> Смешнее, чем прежде (Рассказы и повести) >> страница 2
сразу, думая о том же, что и он.

— Потому, — сказал Миша и кивнул назад, за себя, то есть в прошлое — в мое недавнее прошлое.

И тут я не выдержал. Я вскочил и побежал туда, куда однажды добежал до полдороги. Во мне появилась горькая, невыносимая обида, от которой раздувается горло, как зоб, от которой вспыхивают яростные, плоские взрывы за глазами.

Я бежал, приседая на каждом шагу, спотыкался, как вдруг, среди этого задыхающегося бега, я заметил, что у меня на ладони появилась свежая, горячая, как блин, только что рожденная пощечина, пощечина без хозяина, пощечина никому, а вернее, кому-то — кого еще следует непременно найти.

— Разом, разом!.. — подумал я резко. — Если они ничего не понимают, ничего не желают понимать, надо разом дать за обиду пощечину, как это делали в далекой истории, — а потом наплевать, а потом будь что будет!

Я сунул пощечину вместе с рукою в карман и так, не вынимая их из кармана, пошел искать того самого человека, от которого произошла моя сегодняшняя полная обида.

Прежде всего я пришел к своему начальнику. Пощечина прыгала у меня по карману.

— Да, — сказал начальник о моем переходе. — Он идет, но идет что-то тихо. Узнавайте. Этим занимаются кадры, а я, с моей стороны, сделал все, что я мог.

Начальник был усталый и приветливый человек. Он действительно сделал для меня все, что мог.

Я пошел со своей пощечиной в кадры. Она пощелкивала у меня об ладонь, видно пробуя себя перед делом.

— Что это у вас там трещит? — сказал мне начальник над кадрами, легко барабаня пальцами по лысому лбу.

— Так, — сказал я, сжимая пощечину. — Так, одна деталь. Почему не идет моя переводка?

— Верно, — ответил начальник, умно и доброжелательно поглядев на меня. — Не идет. Приостановилась.

— Почему? — спросил я, сдерживаясь.

— Посудите сами, — сказал начальник. — У вас бывают срывы. Выговор был у вас? Был. Недавно благодарности лишили. Уж даже благодарности! Нет, не могу. Я должен за этим специально следить. У меня такая работа.

— Но кто же, кто лишил благодарности? — спросил я, враз понимая, что он действительно здесь ни при чем, а главные те, предыдущие люди, которые именно виноваты во всем.

— Я не должен этого говорить, — сказал начальник. — Но я давно вас знаю и скажу. Только это между нами. Хорошо?

Как я мог обижаться на этого разумного и прямого человека? Он ничуть не похож на обычного, сатирического начальника отдела кадров, над которым мы вволю смеемся, как принято, а втайне боимся.

— Конечно, между нами! — вскричал я поспешно, чтобы он почувствовал, как мне можно доверить. — Я нигде, никогда не скажу, что узнал через вас!

— Это Шаганов. Вот все, что я могу вам сказать.

Шаганов был заместителем главного инженера. Наконец-то я понял, кому мне следует отдать мою пощечину! Это будет хорошее, справедливое ее помещение.

С трудом я сегодня же добрался к Шаганову и спросил его прямо о себе, спросил в упор.

— Ну я, — сказал Шаганов слегка недовольный. — Я был против. А что? Разве вы работали за благодарность?

— Нет, — сказал я быстро. — То есть…

— Я могу и объяснить, — сказал Шаганов спокойно, — хотя и не обязан этого делать. Совсем недавно вас лишили премии за соревнование, а теперь мы вдруг станем объявлять благодарность. Что мне скажет завком? Что я с ним не считаюсь? И правильно скажет. Или вы не согласны?

— Я согласен, — сказал я. — Спасибо!

Я помчался в завком.

— Вы за что меня лишили премии? — крикнул я с обидой, войдя на порог.

Все в завкоме засмеялись.

— Ты чего это, Коля? — сказал мой друг Миша Дворкин, который в завкоме занимался соревнованием.

Я остановился. Я совсем забыл, что этим занимается он.

Мы походили коридорами, и Миша мне все объяснил.

— Тебя как раз лишили прогрессивки, значит, и нам тебя нельзя награждать. Я понимаю, что тебе неприятно. Но ведь премия ерундовая, я подумал, что ты без нее не умрешь.

— Неужели ничего нельзя было сделать? — спросил я, расстроенный.

— Может, и можно, но только не мне. Все же понимают, что я тебе друг, — сказал грустно Миша, добрый, носатый, всё понимающий, мой действительный друг Миша Дворкин.

— А кто же снимает прогрессивку? — спросил я у Миши.

— Отдел труда. Погоди!..

Я бегом спустился к отделу труда и вошел в него, распахнув обе двери. Пощечина снова запрыгала у меня под рукой.

Все женщины обернулись на открытую дверь и слегка подались друг от друга, перестав улыбаться.

— Дверь закрывайте, — сказала Нина Карловна простуженным голосом.

— К кому мне тут? — спросил я грубо. — Мне прогрессивку в прошлом месяце сняли.

— Ну, ко мне, — сказала Нина Карловна. — Так у вас же был выговор, помнится?

Она достала толстую синюю папку, где были вклеены все текущие выговоры. Там был вклеен и мне.

— Вот, — сказала она. — От пятнадцатого марта.

— Ну и что же, что выговор? — сказал я, задыхаясь от обиды.

— А по положению при выговоре нельзя платить прогрессивку, — объяснила Нина Карловна, понятный, простуженный человек. — Я за этим как раз аккуратно слежу.

— Ну а выговор, выговор, кто выносил? — спросил я в отчаянии.

— А вы посмотрите, кто визировал приказ, посоветовала мне Инна Карловна и опять отвернулась к своему разговору.

Приказ визировали в пожарной охране.

— Наверно, курил, молодой человек? — сказали мне в пожарной команде. — У нас есть жалоба, вот, от Белоглазова.

— Да кто же он такой, этот Белоглазов? — закричал я. Со стороны на меня смотреть было, видимо, неприятно.

— Что вы кричите? — сказал пожарник. — Белоглазов член комиссии. Сами знаете.

— Да я не курил! Не курил я совсем!

— Но тут же написано, что ты курил на заводе.

— Он врет, Белоглазов, врет!

— А свидетели были?

— Нет, не было свидетелей.

— Тогда ты ничего не докажешь, ему веры больше. Он уполномочен, понимаешь? Что ж это будет, если мы мы ему начнем не доверять? — сказал рассудительно пожарный.

«И правда! — подумал я. — Должны же они больше Верить своим, специальным, пожарным людям, чем мне.»

Тогда я решил отдать мою пощечину Белоглазову. В конце концов, он причина всех моих бед. С него началась несправедливость ко мне.

— Да, — сказал я себе. — Я найду Белоглазова!

Пощечина снова зашевелилась на ладони.

Но вот я подумал: а что же он сделал? Это была небольшая несправедливость ко мне грубоватого человека, который по своей ежедневной работе не имеет возможности проявлять свою власть над другими людьми. Должен же он находить для себя эту дорогую, видимо, для