него возможность?

Я понимал Белоглазова, хотя и осуждал его.

Можно было бы все-таки отдать мою пощечину Белоглазову. Но это было бы недостаточно. От его обиды мне же не было так плохо, как сейчас? Остальное, самое главное, сделали какие-то совсем другие люди. Если отдать ему мою пощечину, отдать ее только за тот, первый случай, то все остальное останется без нее, то есть без пощечины.

Так я и ходил, тратя впустую мою горячность. Пощечина выделилась у меня из руки. Это была очень тонкая, твердая дощечка, точный слепок ладони, со всеми ее щербинами, со всеми линиями жизни и любви, которые на пощечине были даже резче, чем на ладони. Они должны были где-то отпечатать себя.

— Какие они тонкие, наши пощечины! — подумалось мне.

Я носил ее, желая скорее избавиться, Она вырывалась у меня из руки, как живая, но я нигде не мог ее пристроить!

Кому отдать хорошую, старомодную пощечину, а потом за это ответить перед законом, как надо, и на том успокоиться от обиды? Отдать пощечину было некому. Кругом сидели понятные, дружественные люди, которые стремятся во всем только к лучшему.

Разделение труда зашло так далеко, что мою небольшую несправедливость составили совсем по незаметным, микроскопическим осколкам. Мало того, я увидел теперь, что и любую, даже громадную подлость делает много людей по таким незначительным частям, что не знаешь, кому за нее дать пощечину, по которой щеке.

Разве тому, кто проявит особую, личную подлость, которой не требуют от него остальные, которой не требует от него даже само это общее, конечное дело?

Но в моем, незначительном случае я не видел такого большого, подлого человека, который был бы достоин моей хорошей, ручной, примитивной пощечины.

Я повертел пощечину в руках и с горя бросил ее, точно детскую запускалку. Я метнул ее вверх, в наше небо над нами. Пощечина радостно помчалась туда, как ракета, как птичка, на больших скоростях, но вдруг, пролетев недолго, вильнула и, словно возвращенная кем-то оттуда, ринулась вниз и с утроенной силой неожиданно ударила меня по щеке.

И тогда я заплакал.

1964

Секреты (Цикл рассказов)

Секреты

Построили длинное, красивое здание, и в этом здании сделали два секретных завода.

Уж раз они оба так сильно секретны, то, казалось, должны бы на этом сдружиться, должны соединиться друг с другом внутри своих секретов, отстраняясь тем самым от прочего мира. Но нет, хотя они оба в одном общем доме, но стенку меж собой с двух сторон укрепили. Двор пополам перегородили забором. Даже на крыше построили колючую решетку поперек: чтобы эти два ихних секрета не могли никак смешаться, не могли бы схлестнуться сквозь чердак или крышу.

Выходят рабочие люди во двор — они не могут случайно перемешаться с соседом, чтобы их секреты, не дай Бог, столкнулись.

Выходят рабочие в город, на улицу — двери тут не разгорожены, тут мешайся как хочешь.

Вот идут они, скажем, обедать в обед — у них столовые разные, в разных углах, чтоб опять же секреты за едой не смешались.

А вот идут на автобус — на автобусе можно, на автобусе друг в дружку их готовы впихнуть, одной секретной головой меж лопаток секрета совершенно иного. В очередь можно стоять друг за другом. И на демонстрацию идти тоже можно. В бане секреты встречаются голыми. Пиво секреты любят пить после бань.

Секреты женятся на секретах, мужские на женских. Секреты попарно живут по домам. Секреты секретам рожают девочек. Секреты секретам рожают мальчиков. Секреты совместно спешат по утрам к полвосьмому. Они прощаются сразу же, слазя с трамвая, и идут дальше рядом до самых дверей, но уже не проявляя никому своей женитьбы друг на друге, уже приготовясь продолжать день отдельно, чтобы вышел как следует нужный секрет.

Разговоры

Однажды у Семена образовался живой круглый рубль, который не надо было срочно куда-то нести.

«Пропить бы его, да что это рубль? — думает Семен. — На рубль можно только рассердить организм.» Долго думал Семен, куда бы истратить этот рубль, чтобы вышло из него, из рубля, удовольствие приличных размеров.

Какие удовольствия воспринимал Семен всем сердцем?

Удовольствие пить.

Удовольствие съесть.

Удовольствие поговорить с понимающим человеком.

Все остальные мероприятия были бесплатно, для них Семенов рубль был не нужен, как лишний.

— Эх! — сказал себе Семен. — Пойду в юридическую консультацию у нас на углу, сдам его в кассу и спрошу там кого-нибудь на рубль поговорить.

Семен понимал, что у нас ему не могут за рубль отказать в разговоре. И это обстоятельство он бесстыдно использовал, потому что никто разговаривать с Семеном был не в силах. У Семена огромная мощь в разговоре.

— Значит так, — сказал Семен, заплатив один рубль как за малый совет. — Потому что свобода, — сказал он молодому юристу в очках, — и я очки не ношу, так как очки искажают нашу действительность, которая есть гарантия личности.

— Свобода свободы, — отвечал приветливо на это юрист, поправляя оправу костяшками пальцев, — свободное освобождение для всех, кто свободен.

— Но не в правах! — закричал Семен на всю кабину, — А если в правах?

— В правах обеспечено править права, — отвечал юрист, поразмыслив минуту.

Так они говорили подряд два часа, и это несколько утомило непривычного к разговору юриста, тогда как Семен не утомился нисколько.

— Нам свобода гарантии и поправка у прав! — кричал Семен, наклонившись к юристу.

— Да ты что, парень, смеешься надо мной? — воскликнул вдруг юрист.

— А рубль? — сказал ему Семен. — Возвратишь?

Юрист стыдливо промолчал, потому что рубль уже давно смешался в кассе с другими рублями и выкопать его оттуда юристу было нельзя.

— Он круглый, — напомнил Семен.

— Проверка качества и качество проверки, — сказал со вздохом, продолжая, юрист. — Контроль контролера каждой личности есть личная поправка в правах.

— То-то же, — сказал Семен. — А ты говоришь!

Водка

— Валя, мы взрослые люди, давай будем вместе жить замужем. Я к тебе каждый день на трамвае расходую по два часа. Для чего это надо?

— Не знаю, со мной будет трудно. Я злая.

— Нет, Валя, ты не злая.

— Нет, я злая.

— Нет, Валя, ты не злая. Ты, Валя, вспыльчивая.

— Я на мужчин очень злая за их водку.

— Ну, а что же водка? За что на нее сердиться? Водка — это вещество.

— Я очень злая на мужчин, которые все время с водкой.