Даир Федорович Славкович Алесик едет в Красобор

В автобусе

Алесик, ноги с сиденья опусти. Сандалиями костюм мне испачкаешь.

— Сандалии, папочка, у меня чистые. Я ими уже становился на твой портфель и на тот желтый чемодан в проходе. Посмотри: ни пятнышка.

— Сядь и сиди, как все люди.

— Учительница целый год талдычит: сиди, как все. Мама дома тоже: делай, как все. Как все, я сидел в поезде. И в автобусе сидел, как все. Мне вот где, в горле, сидит это «как все»… Пап, а пап, а к Красобору скоро подъедем?

— Сперва до Бородович доберемся, а уже оттуда путь на Красобор. Да не крутись же ты, сядь, как все пассажиры, как та девочка впереди, в красном берете.

— Она не крутится, потому что спит под своим беретом, соня автобусная!

— Сам ты соня! — обернулась девочка с толстыми румяными щеками. — И выдумщик. Я не сплю, а гляжу. И ты гляди.

— Ха! Гляделка-балделка! — Алесик смешливо сморщил нос.

Папа нахмурил брови:

— Не груби, Алесь. Совет хороший: разглядывай, что за окном. Дорога короче будет.

— А на что смотреть?

— Ты к окну сперва повернись.

— Так за окном поля одни. Лесу — ни деревца. Будто не на партизанский праздник едем, а на экскурсию в колхоз.

— Всему свое время. Вот горку минем, в низинку спустимся — там и лес начнется. А время придет, и на партизанской встрече побудем.

— Папа, партизаны в Красобор с орденами и медалями приедут?

— Само собою.

— А ты свои не забыл?

— Взял.

— Я тоже свою октябрятскую звездочку взял, — почему-то вздохнул Алесик.

Алесик хотел еще что-то спросить, но с двух сторон дороги подступил лес. Высокий, густой. Алесик смолк и долго молчал, о чем-то думая. А когда спросил, то оказалось, уже совсем про другое:

— Папа, во время войны партизаны тоже на автобусах ездили?

Отец усмехнулся, но ответить не успел, потому что спереди обернулся красный берет и его хозяйка пропела въедливым тоненьким голоском:

— Когда была война, партизаны не такими неженками были. Они и пешком не боялись ходить.

Водитель объявил в микрофон:

— Подъезжаем к Сосновке. Остановка — пять минут.

— Слушай! — вдруг встрепенулся отец. — Может, нам тут слезть, а, Алесь? Да напрямик через лес, по-партизански?

— По-партизански! Только по-партизански! — весь засветился Алесик.

Отец подхватил черный портфель, а Алесик перекинул через плечо старый, обшарпанный, но настоящий военный бинокль. И они начали пробираться между сумок и чемоданов к выходу. У самой двери Алесик обернулся. Девочка в красном берете с интересом смотрела ему вслед. Алесик надул щеки и передразнил ее. Девочка в ответ показала язык.

Дорога, которая погибла

Сосновка — большая деревня с автобусной станцией. В станционном буфете отец купил Алесику вареное яйцо и молоко, а себе взял бутерброд и стакан кофе.

Потом отец расспрашивал у пожилой буфетчицы дорогу до Бородович — через речку Жеремянку.

Буфетчица поясняла, а сама с удивлением смотрела на них. И даже плечами пожала:

— Кто хочет быстрее добраться до Бородович, садятся на автобус. На тот, с которого вы слезли.

— На автобусе нам не подходит.

— Никак не подходит, — подтвердил Алесик.

И они пошли.

Лес начался сразу же за Сосновкой. Деревня, по-видимому, так называлась потому, что своим краем прижималась к огромному сосновому бору. Сосны были стройные, высокие, до неба. Ствол у каждой снизу — бурый и шероховатый, а сверху — гладкий и золотистый. Зеленые вершины сходились где-то высоко-высоко. Так высоко, что Алесикова тюбетейка упала на землю, когда он поднял голову, чтобы увидеть макушку сосны.

Солнце почти не пробивалось сквозь зелень вершин. И лес встретил путников приятной прохладой и птичьим пересвистом.

Углубились в чащу. Отец заволновался, начал оглядываться. Он морщил лоб, видимо что-то припоминая. А Алесик набросился на россыпь шишек на старой, заросшей травою дороге.

— Чур мои! Чур мои на тыщу лет! Я их нашел и я их соберу! — радостно закричал он.

— Этого добра здесь на каждом шагу… Если ты будешь из-за каждой мелочи задерживаться, то мы и не увидим ничего, и до Жеремян не доберемся, — недовольно заметил отец. — Пойдем быстрее. Хочу тебе сожженный мост показать.

— Сожженный мост? В лесу?

— Сам увидишь. И расскажу интересную историю.

— Папка, ты партизанил в этом лесу?

— Да. Это зона нашего отряда «Мститель» и нашей бригады.

Дорожка полого сбежала вниз. Сосны сменились старыми, разлапистыми елями, вокруг которых зеленел мох.

Неожиданно путь их пересекла широкая насыпь, поросшая деревьями и кустарником. Папа первым поднялся на нее и дальше пошел по насыпи.

— Почему мы свернули с дороги? — удивился Алесик, поднимаясь вслед за отцом. Тот не ответил — потянул Алесика за руку меж кустов крушины, калины и молодого орешника. — Не заблудимся, папочка?

— Нет, сынок. Мы идем по дороге. Только она давно-давно погибла.

— Погибла дорога?

— Да. Ее убила война. Присмотрелся Алесик — и впрямь дорога будто бы. Но какая-то уж слишком заброшенная: насыпь травою заросла, да и деревья с кустами повырастать успели.

— Удивительно, — пожал плечами Алесик. — Я и не знал, что дороги, как и люди, умирают.

— Случается…

Сожженный мост

Заросшая насыпь дугой изгибалась влево. За поворотом отец остановился, осмотрелся и сказал:

— Здесь вот и был он, партизанский завал…

— Какой завал? — вспыхнул Алесик.

— А такой, чтобы фашисты по дороге не проехали.

— Папка! Ты давно обещал мне рассказать про партизан, про войну. Говорил: «Подрасти чуток». Я и подрос. Вот уже какой большой!

— Пройдем шагов триста. Там отдохнем и поговорим.

Алесик начал считать шаги. И сразу сбился: каждый шаг отца был больше, чем один, но меньше, чем два его. Ну как тут правильно подсчитаешь?

Алесик вновь начал считать и опять сбился. Подумал: не вернуться ли назад, к «завалу», и еще разок промерить шагами расстояние. Но впереди блеснула темная лента лесной реки.

— Река-а! Я первый ее увидал! Ура-а! — обрадовался Алесик и рванулся вперед.

— …а-а… — таинственно ответило лесное эхо.

Подошли к воде. Речка была неширокой. Противоположный берег был невдалеке, но высокий. На нем тоже сохранились остатки насыпи. Над водой торчали редкие потемневшие сваи. Алесик насчитал их шесть. Они были разными: одни повыше — темно-серые,