ходили с ним, улыбались ему, но которые организовали преступление и привели к трагическим последствиям. Кто эти психопаты? Почему они совершали террористические акты? Что он будет делать впредь? Останется ли он оборванцем? Примет ли он свою мировую власть? Убежит ли он из-за страха перед своими преследователями или же безжалостно накажет тех, кто уничтожил его детей и прочих невинных людей? Пораженный ненавистью, забудет ли он свою мысль о том, что насилие не оправдывает насилия? Удастся ли ему увидеть различие между мщением и справедливостью? Прекратит ли он продавать грезы, чтобы дистиллировать ненависть?
И что он сделает с нами? Мы создали беспрецедентную общественную, дружественную и альтруистическую жизнь. Из-за риска, которому он подвергнется впредь, он, вероятно, окончательно покинет нас? Сможем ли мы жить вдали друг от друга? Вероятно, некоторые из нас сумеют вернуться к прежней жизни. У меня есть мой университет, у профессора Журемы — свое добро, у Саломау — свой дом, у Моники — своя квартира, у Эдсона — своя религия. А Бартоломеу и Барнабе? У них ничего нет. Они — люди улицы, без адреса, без социальной защиты, без родственников. Все, что они имеют, это Учитель и их новая семья. Стоя на коленях, оба оплакивали детей Учителя. Они приняли его как отца, отца-оборванца, который их не наказывал, не выгонял, не стыдился, а обнимал, любил и вкладывал все, что имел, в их интеллект. Между ними было пространство, заполненное необъяснимой любовью, поэтикой, спокойствием.
Я вспомнил одну фразу Учителя, которая мне понравилась.
— Вы отвечаете за последствия своего выбора.
Каждому человеку приходится делать выбор. Наступил момент, чтобы он сделал свой большой выбор. Наступит ли час прекратить подстрекать людей к свободомыслию и критическому мышлению? Будет ли он продолжать вести линию своей сущности? Станет ли бояться потерять себя? Станет ли он снова почитать культ знаменитости, по отношению к которому был так критичен?
Множество вопросов роилось в моей голове. И я не находил ни одного ответа. Я только знал, что Учитель соединит осколки и перестроит свою разбитую жизнь мастерски, но сейчас он снова разделил свое существо на тысячу фрагментов. Я видел, как он ночами разговаривал в своем воображении с детьми, прося у них прощения за нехватку времени, недостаток общения, за то, что он хотел дать им мир и отказать им в своем собственном существе, в том, что не продается и что действительно дорого.
Этот интригующий человек учил нас тому, что самое главное испытание — это укрощение наших призраков. Но сейчас ему трудно было укротить призраки гнева, боли, подавленности и угнетенности, ибо они возникали, как при внезапном землетрясении, и начинали ужасать его. Пройдет ли он через испытание испытаний?
Как мыслитель философии, я торжественно защищал тезис о том, что существование циклично. А значит, драма и комедия, слезы и восторг, спокойствие и тревога являются привилегиями живых и изменяют неумолимо на различных уровнях тексты жизни каждого человеческого существа.
А сейчас? Оставит ли он свой подстрекательский тезис? Как он будет бороться с циклом существования? Не знаю! Я только знаю, что Учитель из Продавца Грез должен превратиться в Покупателя Грез. Ему понадобятся более умные, светлые и осмысленные грезы, уже созданные человеческим мозгом, чтобы выдержать то, что было подкреплено его собственной мыслью: «Жизнь — это театральная пьеса, это шоу из шоу. Когда мы закрываем в театре времени последний акт существования на маленькой сцене могилы, шоу не прерывается, спектакль продолжается в театральном зале в слезах…»
В этот момент я видел, как он, совершенно разбитый, задыхающийся, стоял на коленях, являясь частью рыдающего зрительного зала…
Великие люди тоже плачут, и, когда они терпят неудачу, они безутешно льют слезы…
КОНЕЦ