шелковой перчаткой.

— Миледи. Я очарован. — Он слегка коснулся губами ее пальцев, прежде чем обнюхать ее уши. Женщина была выше его ростом и очень бледна. Как и Этьен, она носила только одно имя, без фамилии. Она подарила Мейстралу ослепительную улыбку.

— Дрейк. Как приятно видеть тебя после столь долгого отсутствия. Траур тебе идет. — Она говорила на стандартном человеческом языке.

— Благодарю. И еще раз спасибо за теплую записку по поводу смерти моего отца.

— Кстати, как он?

Информационные шары начинали один за другим тесниться над головой Николь. Этьен извинился, обнюхал уши и удалился. Николь взяла Мейстрала под руку. Ее близость навевала старые интимные воспоминания, рождала новые надежды. Рука об руку они прогуливались вдоль зала. По меньшей мере пятьдесят мужчин покраснели и мысленно расправились с Мейстралом на месте.

— По-моему, Этьен был обеспокоен тем, что я ничего не знал о его дуэли.

— Его рейтинг понизился, знаешь ли. Это подтвердила интрижка с протеже Женщины-Перла, дуэль с самой Женщиной-Перл, потом — новый глаз. Глупейшая история. Это уже вторая дуэль в окружении Диадемы за последние двенадцать месяцев. Женщина-Перл была в ярости.

— Он сказал мне, что у него сапог соскользнул.

— Возможно. Есть надежда, что это излечит его от воинственных амбиций. Дуэль входит в привычку, хотя, по счастью, самоубийство — нет.

Даже Хосейли, возродившие среди человечества моду на дуэли и самоубийства, испытывали смешанные чувства по отношению к этой части Высокого Обычая. У Хосейли есть поговорка: «Каждый дурак может умереть на дуэли». (У них есть аналогичная поговорка и по поводу самоубийства). Тон, которым Николь давала свои комментарии (хотя она говорила на стандартном человеческом языке, где нет таких контекстных тонкостей, как в Классическом Хосейли), каким-то образом сумел передать сущность выражений Хосейли, при этом ничего не говоря прямо.

Нюансы, нюансы. Поговаривали, что информационные шары их просто обожают.

— А как Роман? Хорошо?

Мейстрал улыбнулся:

— Роман остается Романом. Ему будет приятно, что ты осведомилась о нем, но он не подаст вида.

Беседуя, они наблюдали друг за другом, слушали, прикасались. Мысленно они исследовали возможности. Каждый искал выводов и решений.

— Значит, он не изменился. А ты?

Мейстрал вскинул голову, обдумывая вопрос:

— Тоже нет, я полагаю.

— Ты слишком молод для хандры. Это больше мой стиль.

— А это прозвучало как хандра? Я, признаться, хотел, чтобы было похоже на милую скромность.

— Ты не скромный человек, Дрейк. И не приписывай себе добродетелей, которыми не обладаешь. — Это было сказано небрежно, но с капелькой яда. За четыре года она не изменилась.

— Ну, должен же я приписать себе хоть что-то, — отозвался Мейстрал. — А то у меня их совсем не будет.

Николь положила свободную руку ему на локоть:

— Вот это уже больше похоже на того Дрейка Мейстрала, которого я помню.

То, что она положила вторую руку ему на локоть, было внешним проявлением глубинного процесса. Николь приняла в отношении Мейстрала то же решение, к какому он сам пришел несколько минут назад. А то, что он принял подобное решение так скоро, возможно, было невежливо, и, конечно, означало многое.

Николь посмотрела на группу Хосейли, стоявших неподалеку:

— Эти имперцы что, воротят от нас нос? Они стоят лицом к стене.

— Это барон Синн и его друзья. Он всегда строил какие-то заговоры с моим отцом. Подозреваю, что он шпион. Наверное, жалеет, что вообще явился сюда, если учитывать, какое внимание этому мероприятию уделяет пресса.

— А за чем здесь шпионить? Провинциальная планета, достаточно далеко от границы, чтобы не представлять особой ценности для военных целей.

— Ну, надо же ему как-то отрабатывать свое жалование.

Со стороны антигравитационного оркестра, подвешенного рядом с куполообразным потолком, зазвучали трубы. Публика стала разбиваться на пары и выстраиваться в ряды.

— А, — сказал Мейстрал, — «Паломничество к Коричному Храму». Разрешите вас пригласить?

— Буду счастлива, сэр.

Изначально «Паломничество» было бойким танцем, именуемым «Пойти на рынок», но за восемь лет до описываемых событий, в период правления престарелого, страдавшего артритом Императора, темп танца был замедлен, и ему было дано более достойное название. Как выяснилось, изменения дали танцу неожиданные преимущества. Поскольку танцоры часто меняли партнеров, более медленный темп давал возможность стоявшим в ряду обнюхивать уши, знакомиться и обмениваться остротами, а если острот не хватало, можно было повторять одну и ту же, не боясь показаться занудой. Таким образом, «Коричный Храм» был идеальным танцем для знакомств.

Зов труб повторился, и танец начался. Мейстрал приблизился к партнерше и втянул ноздрями воздух.

— Придешь ко мне завтра? — спросила Николь.

— Буду счастлив, — ответил Мейстрал. Она с достоинством обходила его кругом, согнув одну руку и изображая, что держит воображаемую корзину.

— Можешь прийти в шестнадцать? В восемнадцать я должна присутствовать на воплощении Элвиса, ты мог бы меня сопровождать.

Мейстрал сделал прыжок:

— Тогда я оденусь официально.

— Бог его знает, что из этого выйдет, — вздохнула Николь. — Он, наверное, не сможет даже как следует исполнить «Отель, где разбиваются сердца».

Мейстрал оказался лицом к лицу с танцевавшим справа от него мужчиной и представился. Танцоры продолжали беседовать.

— Мне это не нравится, Пьетро. То, что здесь находится барон Синн.

Пьетро был нескладным молодым человеком среднего роста. Его партнерша была на несколько лет старше, с темными, коротко остриженными волосами. Вид у нее был надменный. Пьетро был выше ее, но это преимущество в росте достигалось только за счет его высоких каблуков.

— Мне это тоже не нравится, мисс Йенсен, — отозвался Пьетро. — Может, он собирается вмешаться в аукцион.

— Черт бы его побрал. Мы не сможем перебить его ставки. Если бы только Тарталья был здесь! Я послала ему записку, но пока не получила ответа.

— О-оп. Извините.

— Тебе не следовало бы танцевать на каблуках, разве что… Ох, дьявол. Потом, Пьетро.

— Барон, на два слова. — Синн был Хосейли; высокий, с длинным лицом и эбеново-черной кожей под темным мехом. Обратившаяся к нему была человеком — светловолосой женщиной невысокого роста, с ярко-голубыми глазами, сверкавшими, как алмазная пыль. Ей было за пятьдесят, но выглядела она на десять лет моложе.

Барон коснулся теплым носом ее щеки:

— Графиня.

Ее уши чуть опустились:

— Могут возникнуть осложнения. Я заметила здесь Мейстрала.

— Перед ним содержимое целой планеты — есть из чего