что нам нужно, за исключением нескольких мелочей. Я рассказал ей про открытки,
которые пришли по почте.
После того как она рассказывает мне о кроватке, которую нужно собрать, и, о таком
количестве розового, «что она будет блевать», мы попадаем в комфортную тишину.
Пенелопа оборачивается ко мне, и я улыбаюсь.
– Ведь то, что она девочка, не значит, что она должна носить розовое, правда?
– Верно, – уверяю ее.
– Я написала «никакого розового» в приглашениях, и в итоге, именно это мы получили, –
она бубнит и смеется.
Я улыбаюсь, уже зная ее реакцию.
– Я люблю розовый. Он нежный.
Пенелопа усмехнулась.
– Нежный?
– И мягкий.
– И милый.
Пенелопа вздыхает, признавая поражение.
Ванна начала остывать и Пенелопа использует большой палец ноги, чтобы включить
горячую воду. Мы наполняем ванну, пока вода не выплескивается за борт. Пена давно
опала, и мы лежим в прозрачной воде.
Я начал засыпать.
– Диллон?
Я прочищаю горло и открываю глаза.
– Да?
– Я боюсь.
Я киваю, уже зная, о чем она. Это разговор повторяется снова и снова, с тех пор как
Пенелопа узнала, что беременна.
Ее депрессия передастся нашему ребенку?
Но это разве имеет значение?
Наша девочка будет здесь через три месяца, и наши страхи станут реальной жизнью.
Страхи были у нас всегда; опасения, которые не дают Пенелопе спать или есть. Но из-за
них, мы не позволим исчезнуть нашему главному счастью – у Пенелопы и меня будет
ребенок.
Здоровая и счастливая девочка.
Лэйла.
– Все будет хорошо.
– Обещаешь? – спрашивает она, тихим голосом.
Несмотря ни на что, все будет хорошо.
– Я обещаю.
Сложив руки на животе Пенелопы, чувствуя тяжесть ее головы на груди, я снова
закрываю глаза. Я нахожусь на грани сна, в то время как Пенелопа подпевает звучащей
песне по радио, а вода медленно остывает. Одна за другой свечи тухнут.
В темноте, и в ванной, полной холодной воды, Лэйла начинает брыкаться.
Пенелопа держит руку на животе, где пинается наша девочка.
– Ты чувствуешь это?
Закрыв глаза, я киваю.
– Да.
Ребенок пинает снова и снова. Доказательство жизни. Жизни, которую Пенелопа и я
сделали вместе. Доказательство любви, и доказательство того, что все будет хорошо.
Несмотря ни на что.
Эпилог 5
Пенелопа
Он сказал, что это будет хорошо для нас. Для нее.
Особенно для нее.
Мы должны доверять всему, что он говорит, потому что Диллон никогда не ошибается.
Я опираюсь головой о холодное стекло, глядя, как мы проезжаем под покровом деревьев.
Сквозь просветы между листьями проходят солнечные лучи, которые попадают на мои
солнцезащитные очки. Эта поездка всегда проходит спокойно. Мы приезжали сюда по
праздникам и выходным, только в этот раз мы не уедем обратно.
Диллону была предложена работа в местной больнице, и не потребовалось много времени,
чтобы убедить меня, что пора уезжать из Сиэтла.
Он говорит:
– Это то, что ей нужно, Пенелопа.
И я отвечаю:
– Я знаю.
Лэйле десять. Внутренне, она очень похожа на Рису. Наверно поэтому они так близки.
Внешне, она – вылитая ее отец. Я не знаю, когда и почему, но Диллон и я согласились, что
Лэйла будет нашим единственным ребенком. Это не стало проблемой, Лэйла это все, что
мы когда-либо хотели.
И боялись.
– Устала, малышка? – Диллон наклоняется и трогает меня за руку. Возраст сделал
замечательные вещи с моим мужем. Иногда я вспоминаю время, когда мы были детьми; у
него было такое нежное лицо... Всегда сильное, но с нежной кожей. Теперь, у него
мимические морщины и седые волосы. Его глаза отражают мудрость и понимание. Он
фантастический глава семьи и защитник. Я была бы потеряна без него. Всегда была.
– Немного, – говорю я, соединив наши руки.
Он смотрит в зеркало заднего вида и произносит имя своей дочери:
– Лэйла.
Она не отвечает, и я улыбаюсь.
Он снова зовет ее.
Она надувает пузырь из жвачки.
Диллон поворачивается к ней лицом, одновременно стараясь держать взгляд на дороге.
Наша единственная девочка сидит на заднем сиденье с парой солнцезащитных очков
«Hello Kitty» на лице, наушниками в ушах, и разноцветными ногтями, которые двигаются
в воздухе под музыку, которую она слушает.
Она замечает его взгляд.
– Что, папа?
– Хватит пинать мое кресло, – говорит он, садясь прямее, бросая нашему ребенку строгий
взгляд в зеркало заднего вида. Но он улыбается, и выговор не удается. Лэйла ухмыляется,
и вставляет наушники обратно в уши.
– Твоя дочь хамит, – он бормочет и ухмыляется, как делает она.
Это не заняло много времени, и мы увидели признаки. Как и в моем случае, у Лэйлы
начали проявляться симптомы в возрасте четырех лет. В детском саду, Диллон шептал ей
милые слова, обещая, что в школе будет не так плохо. Он настаивал, что бы она завела
друзей. Когда она пошла в школу, он протянул ей очки, и сказал, что за ними она будет
неприкасаемой.
Вероятно, это было плохое решение, но мы не знали, как действовать по-другому.
Когда она подросла, мы поняли, что она развивается как я. Я, передала мою худшую черту
дочери.
Мы делали все, что могли. Диллон и я, стараемся принимать правильные решения для
Лэйлы. Мы контролируем, что она правильно питалась, и не позволяем ей погрязнуть в
болезни. Иногда позволяем ей поспать, или поплакать, или покричать. Она регулярно
видится с детским психологом. И главное, она знает, что ее родители всегда с ней.
Что еще реально можно сделать? Мы могли переехать в Кастл Рейн.
И мы