был в пятнах и весь промок. И волосы ее были влажными и прилипали к щекам. Оба путника казались усталыми, словно проделали долгий-долгий путь под проливным дождем.

— Где мои друзья? — спросила она, полуобернувшись и глядя в туман. — Разве они не придут?

— Нет, — так же спокойно сказал мужчина. — Они не могут пересечь границу. Но тут ты найдешь новых друзей. Дай им время. Возможно, они еще не привыкли к тебе. Никто в этой земле очень давно не разговаривал с ними.

— Неужели? — Женщина просияла. Но затем ее лицо омрачилось. — Как, наверное, они одиноки... — Подняв руку, чтобы прикрыть глаза от лучей солнца, она окинула взглядом песчаный берег. — Эй! — позвала она, протянув другую руку, словно приманивала кошку. — Все хорошо, не бойтесь! Вы можете подойти ко мне.

Оставив женщину разговаривать с пустотой, мужчина с глубоким вздохом подошел к каменной статуе каталиста, сжимающей в руках Темный Меч.

Он смотрел на каменного Дозорного, и его карие глаза наполнялись слезами. Одна слезинка покатилась по щеке и скрылась в глубокой морщине, прорезавшей суровое лицо. По другой щеке покатилась еще одна слезинка и затерялась в густом черном локоне. Судорожно вздохнув, мужчина вытянул руку и осторожно потрогал оранжевый шелковый лоскут — теперь обтрепавшийся и рваный, — который до сих пор отважно развевался на ветру. Сняв лоскут со статуи, он разгладил его, затем сложил и сунул себе в карман. Погладил тонкими пальцами каменное лицо статуи.

— Друг мой, — прошептал он, — ты узнаешь меня? Теперь я уже не тот мальчик, которого ты знал, чью искалеченную душу спас. — Он снова прижал руку к холодному камню. — Да, Сарьон, — прошептал он. — Ты узнаешь меня. Я чувствую это.

Он криво улыбнулся. Это была не горькая улыбка, так часто появлявшаяся на его устах прежде. Сейчас она была печальной и полной сожаления.

— Мы поменялись местами, отец. Когда-то я был холоден как камень, а ты согрел меня любовью и состраданием. Теперь твоя плоть холодна как лед. Ах, если бы моя любовь, которую я осознал так поздно, могла согреть тебя!

Он потупил голову, охваченный скорбью, и его затуманенный слезами взор упал на меч, все еще зажатый в каменных ладонях.

— Это еще что? — невольно вскричал он: каменные руки были покрыты трещинами и выбоинами, словно кто-то пытался рубить их или бил по ним долотом. Несколько пальцев были вывернуты и сломаны.

— Они пытались взять меч! — понял он. — А ты не отдавал!

Погладив искалеченные руки статуи, он ощутил, как в нем вновь вспыхнул давно угасший гнев.

— Какие же ты муки переносил! И ведь они это знали! Ты стоял тут, беспомощный, а они терзали твою плоть и ломали кости! Они ведь знали, что ты чувствуешь каждый удар, но им было наплевать! Да и с чего им о тебе заботиться? — горько усмехнулся он. — Они же не слышали твоих криков! — Помедлив, он коснулся клинка и непроизвольно сжал рукоять. — Похоже, затея их была бесплодной...

Вдруг он резко замолчал, ощутив, что меч шевельнулся. Наверное, показалось! Он чуть потянул клинок, словно пытаясь выдвинуть из каменных ножен. К его изумлению, меч легко вышел. Мужчина чуть не выронил его от неожиданности, но тут же стиснул сильнее и ощутил, как холодный камень нагревается от его прикосновения. У него на глазах камень обратился в металл.

Мужчина поднял Темный Меч к свету. Лучи угасающего солнца скользили по клинку, но его поверхность даже не блеснула. Металл поглощал солнечные лучи, но не отражал их. Мужчина долго не сводил глаз с клинка. Он слышал голос женщины, которая уходила вдаль по берегу, взывая к невидимым существам, но не смотрел на нее. Он давно знал, что она не осознает его присутствия и никогда далеко от него не уйдет. Его взгляд и мысли сосредоточились на мече.

— Я-то думал, что избавился от тебя, — обратился он к оружию, как к живому существу. — Точно так же я думал, что избавился от жизни. Я отдал тебя каталисту, который принял на себя мое наказание, затем ушел, и ушел с радостью, в смерть. — Он посмотрел на серый туман, наплывавший на белый песчаный берег. — Но там нет смерти...

Он замолчал и крепче стиснул рукоять меча, обратив внимание, что теперь, когда он стал старше и обрел полную мужскую силу, это оружие лучше лежало в его руке.

— А может, и есть, — потом сказал он, и его густые брови сошлись к переносице. Он снова посмотрел на меч, затем взглянул в незрячие глаза статуи. — Ты был прав, отец. Это злое оружие. Оно приносит боль и страдания всякому, кто к нему прикоснется. Даже я, его создатель, не понимаю до конца его силы. Уже из-за одного этого он опасен. Его надо уничтожить. — Он еще раз хмуро взглянул в сторону серого тумана. — Но теперь он снова в моих руках...

И словно в ответ на какой-то невысказанный вопрос из рук статуи упали на песок кожаные ножны. Мужчина наклонился поднять их, затем уставился на что-то теплое, попавшее ему на кожу.

Кровь.

В ужасе он поднял взгляд. Кровь сочилась из трещин на ладонях статуи, капала из глубоких выбоин на каменной плоти, бежала по сломанным пальцам.

— Будь они прокляты! — в ярости закричал мужчина.

Встав, он увидел, что из глаз статуи струятся настоящие слезы.

— Ты дал мне жизнь! — воскликнул мужчина. — Я не могу вернуть ее тебе, отец, но, по крайней мере, я могу дать тебе покой смерти. Клянусь Олмином, они не будут больше мучить тебя!

Мужчина поднял Темный Меч, и клинок засиял неестественным мертвенно-белым светом.

— Да упокоится с миром твоя душа, Сарьон! — воскликнул мужчина и со всей силой вонзил меч в каменную грудь статуи.

Темный Меч ощутил руку хозяина. Голубой свет побежал по клинку, потянув за собой вверх руки мужчины, жадно вытягивая магию из мира, давшего ему жизнь. Он вошел глубоко в камень, достигнув каменного сердца статуи.

Крик вырвался из неподвижных уст Дозорного — крик, который воспринимался скорее не ухом, а душой. По камню вокруг меча побежали угловатые разломы, раздавшийся треск заглушил полный боли крик каталиста. Рука отломилась от плеча, торс раскололся на куски и рухнул вниз. Голова упала на песок.

Мужчина вырвал меч из камня. От слез он ничего не видел, но слышал, как рушится каменное изваяние, и понимал, что человек, к которому он привязался, теперь действительно мертв.

Швырнув Темный Меч на песок, он закрыл лицо руками, пытаясь остановить слезы ярости и боли.

— Они заплатят за все, — глухим от сдавленных рыданий голосом проговорил он. — Клянусь Олмином, они заплатят...

Его плеча коснулась чья-то рука. Глубокий голос нерешительно проговорил:

— Сын мой? Джорам?

Вскинув голову, мужчина изумленно воззрился на говорившего.

Сарьон стоял среди обломков каменного тела. Протянув дрожащую