земляка влажно поблескивали потом, бугрились морщины. Покрупнее букв вывел Евсюков номер своего партбилета, останавливаясь карандашом на каждой цифре, сверил его и расписался по-школьному разборчиво, неторопливо — в каждую клеточку по букве.

Теперь Белов не знал, как оно будет дальше: бумаге ход дан, да вот Евсюков…

Белов понимал, что тот умирает, что помочь ему нечем. Не говорил утешительных слов, поил водой из фляги и думал, что бредущие впереди усталые и понурые пехотинцы, поев и отдохнув на привале, будут болтать, курить, радуясь дарованной минуте отдыха, а не тому, что они вообще живы. А ведь два «фердинанда», першие на окоп, не вмяли их гусеницами в землю только потому, что поджег их Захар Евсюков. Но, верно, так уж устроена жизнь, тем сильна и вечна, что охраняет человека, уводя его от мыслей о смерти, загораживает, закрывает делами, повседневными заботами, заставляет двигаться, суетиться, тревожиться о живом…

Топая рядом с повозкой, Белов нет-нет да и вспоминал удовлетворенно, что уж больше месяца, как освобожден Донбасс, родные его места — Сталино, Ирмино, Макеевка, Краматорск, Горловка, однако представить себе, какие они ныне, не мог, а все видел прежними: звонкими, пульсирующими множеством огней и веселыми дымами, в зареве коксовых батарей, с хлопающим над копром флагом. Вспоминались знойные степные дни, когда в выходные выезжал с приятелями за город на ставки, располагались на лужайке в тонкой, пробитой солнечными пятнами тени чахлых акаций; стелили скатерть, выкладывали малиновые помидоры, колбасу, килограммовую банку черной икры с изображением осетра на крышке, приносили самовар — из него для потехи пили водку, пели и танцевали под патефон, елозя парусиновыми тапочками по траве.

Работали тяжко, но и веселиться умели — хоть на природе, хоть в Доме культуры, хоть у кого-нибудь дома. Деньги получали большие, но не считали их, не складывали и особенно любили тратить их летом, когда уезжали в Сочи в свой санаторий.

Женат Белов не был, подругу, однако, имел — Галю. Работала в ламповой, была чуть помоложе его, женщина крепкая в теле, сготовить, прибрать, постирать ему рубахи или исподнее считалось для нее делом плевым: со смены придет, глядишь, за два часа управилась и еще в кино тянет. Жили они спокойно и дружно. Однажды сказал ей: «Распишемся давай, Галя» «Ну тебя, — махнула рукой и засмеялась: — Тебе что, так плохо? Вдруг встретишь кого помоложе да покрасивше? Да и какая я жена? Детей-то у меня не будет…»

Степной человек, Белов был равнодушен к лесу, все ему что-то мешало, застило глаза, и всегда казалось: вот-вот разомкнутся деревья — и увидит он серебряную от полыни даль, а у края ее — чуть затуманенные пирамиды терриконов с ползучими змейками сизого дымка от самовозгорающейся породы и услышит запах шлака, политого водой…

Чавкала под ногами грязь, постукивали колеса повозки, с равными интервалами взвизгивала изношенная втулка…

Умер Захар Евсюков, едва снялись с привала. Белов прикрыл его лицо шинелью. «Спешить надо, похороним на следующем привале», — сказал командир взвода. Все так же тащила кобыленка повозку, и так же обок шагал Белов.

Когда вступили в мелколесье, пришел приказ остановиться. У поперечной просеки с группой офицеров стоял командир полка. Он что-то говорил комбату и все поводил рукой назад, туда, откуда двигался батальон. Потом все подошли к повозке.

— Кого везете? — спросил комполка.

— Бронебойщик сержант Евсюков. Умер от раны. Не успели похоронить, товарищ подполковник, — доложил командир взвода.

Комполка взглянул на Белова.

— Вы кто? Почему здесь?

— Рядовой Белов. Второй номер. Земляки они, товарищ подполковник, — упредил взводный.

— Помолчите, младший лейтенант, — отстранил его подполковник. — Давно воюете? — спросил он Белова.

— С самого начала, — ответил спокойно Белов, быстро разглядев комполка — его помятую фуражку с комочком влажной глины на козырьке, всю щуплую фигуру, тонувшую в длинной плащ-накидке, худое, маленькое, как у подростка, лицо с тонким хрящиком носа, покрасневшие, налитые слезой узкие глаза под тяжелыми веками. «Однако выбрит», — одобрительно приметил Белов.

— Награды есть?

— Не имеется, — ответил Белов.

— Что же вы, комбат? Человек воюет столько лет… Или плохо воюет? — снова к Белову: — Откуда сами?

— С Донбасса.

— Шахтер?

— Шахтер, товарищ подполковник.

— Где ваш взвод держал оборону?

— У Щуровки. Оттуда и идем.

— Местность там хорошо знаете?

— На локтях да на брюхе изъелозил каждую складочку, товарищ подполковник.

— Ступайте, Белов Комбат, позовите командира этой роты…

Долго офицеры стояли вокруг комполка, он что-то спрашивал, потом уехал на мотоцикле. Колонна тронулась…

Прошел час, а может, и того больше, когда движение вдруг снова притормозилось и запыхавшийся взводный крикнул:

— Белов, к комбату, в голову колонны! Быстро!

Выскочив из строя, Белов подался за ним. На маленькой поляне он снова увидел мотоцикл комполка, и сам подполковник с группой офицеров стоял у дороги. Подходя, Белов услышал, как напряженно говорит подполковник:

— Батарея была придана вам. Все сроки прошли, а ее нет. Вы потеряли с нею связь… Вы ее потеряли…

— Бой ведь был какой, товарищ подполковник, — сказал комбат, вытирая сразу взмокшее, покрасневшее лицо.

— Вы обязаны были предупредить их, что уходите. Они были на танкоопасном направлении у Щуровки и прикрывали ваш же отход. Отход всей колонны. Бросьте оправдываться. Дурацкая манера. Командир артполка комдиву уже нашумел, что мы потеряли батарею. Молчите, — махнул он рукой.

Белов доложил, что явился.

— Поди сюда, — подозвал его подполковник — Положение наше знаешь?

— Чувствую.

— Чувствуешь? — усмехнулся подполковник, ему, видно, понравилось это слово, он повторил его, покачал головой. И, повернувшись к комбату, сказал, указывая на Белова: — Он у Щуровки, говорит, всю местность знает. Его и пошлите. — И, уже обращаясь к Белову, спросил: — Мотоцикл водишь?

— Приходилось, товарищ подполковник.

— Объясните ему, в чем дело, комбат. Дайте еще одного солдата, и пусть отправляются. — И, снова махнув рукой, подполковник пошел по направлению движения колонны…

— Поезжай к Щуровке, Белов, разыщи эту чертову батарею. Вчера они еще были там, — сказал комбат, искательно заглядывая Белову в глаза. — Передай, кто там живой есть, пусть отходят в направлении Песчаного брода. Запомнил?

Белов кивнул. Только сейчас он почувствовал, как зябко ногам в мокрых тугих портянках.