волосатые, но все-равно какие-то бабьи, руки. Он задумчиво смотрел вдаль, при этом в его неподвижно-блестящих черных глазах да и во всем лице, на котором особый тон задавали пухлые, кривящиеся брезгливо губы и внушительно изогнутый, но небольшой нос, читалось нескрываемое презрение к окружающим и вальяжная, этакая царственная лень.

— Ди-рек-тор! — раздельно и с придыханием проговорил один из стоящих, перехватив взгляд Ивана и почтительно вздымая палец вверх. — Фигура! Говорят, за место пять тыщ отстегнул, во! Это не из нашей вшивой братии. У его братан, слышь, в дипломатах гдей-то, черт его знает, в Италии, что ли?! Это те не хухры-мухры, че-ло-век! Он сам тута редко бывает-то, гляди, парень, не завсегда такую знатную личность да так вот запросто углядеть-то можно, лови момент! Эт-то че-ло-ве-ек!

— Все понял, отец, — раздраженно пробурчал Иван, — успокойся!

«Человек» медленно и протяжно зевнул во весь рот, отвернулся от стоящих. Ивану было глубоко наплевать и нз директора и на его братана, где бы тот ни был «в дипломатах». Он заходил сюда прежде всего два раза, но тогда было поменьше народа. Его выдержки в обоих случаях хватало лишь на то, чтобы выглотать залпом по два стакана бормотени — и вон! На этот раз решил, коли прорвется, так запросто не уйдет. С подобным же настроем, судя по всему, шли на приступ и другие.

— Чего прешь, чего! — орал в голос вислогубый, злой мужик, к которому Иван пристроился. — Чего?!!

Было в нем нечто схожее с «человеком» в халате, как если бы последнего месяца три-четыре подержали бы на воде с чернягой, да ободрали бы две трети волос на голове, да заставили бы с полгодика подавиться в троллейбусах и очередях. Короче, это был несколько уменьшенный и обтрепанный вариант эдакого подвергшегося длительному измождению «человека», вариант, к которому подошло бы название «человеко-неудачник», без места, без братана… и без прочих благ, само собой, без вальяжной и царственной лености, зато с явной пристрастностью к крепкому дешевому зелью.

Иван саданул его локтем по ребрам, и мужик утихомирился, понял, что на глотку не возьмешь, а схлопотать можно запросто. Сзади подвалила компания, поднажала — Иван продвинулся метра на два и завис в воздухе, поддерживаемый разгоряченными телами, еле-еле доставая одной ногой земли. Минут двадцать пять он парил, будто в невесомости, раскачиваемый возбужденной толпой. Заветная дверь была рядом, но в ней пробкой торчали одни и те же спины, не продвигаясь ни на вершок. На розовую плешь вислогубого сверху, с самого края крыши, густо капнул голубь — потекло меж жидких темных кудерьков к уху. Вислогубый мотал головой, не мог освободить рук, злился — даже побагровел весь. Иван с опаской поглядывал наверх голубей-дармоедов здесь было пруд пруди: все объедки их. Шумными стаями и поодиночке перепархивали через дорогу от одного заведения к другому, на самой же дороге валялась пара раздавленных — Иван еще на подходе подметил. Тут же кормились с полдесятка драных, шелудивых псов с подозрительно блестящими проплешинами в шерсти. Эти были поосторожнее, жались по углам, поглядывая изнизу с недоверием и малой любовью к двуногим большие. братьям своим. В общем, случись потоп, а автопоилка окажись ковчегом, местному Ною не пришлось бы долго бегать, чтобы набрать «каждой твари по паре», тем более, что в городе-то «тварей» раз, два и обчелся, а ежели сосчитать и воробьев-нахалюг, еще не скрывшихся к тому времени в неизвестности, да двух блудливых кошечек у переполненной урны — так и весь полный набор будет.

И пекло! Пекло так, что можно было пальцем асфальт ковырять, а уж мозги и тем более плавились.

Вислогубый исхитрился, извернулся, вытер плешь и ухо о чью-то спину и получил тут же еще один удар локтем, да посильнее предыдущего. Аж задохнулся, бледнея и по виду чуть не теряя сознания. Но перемог, стерпел. Оставалось еще чуть-чуть, совсем мало, главное, выдержать — последние минуты самые тяжелые, Иван знал. Но и они пройдут!

Спины медленно поползли из проема, с натугой, с сопротивлением. Лопнула на одной клетчатая розовая рубаха. И из дверей вывалила партия удовлетворенных. Вид у них был еще тот, с каким, если рассказам верить, из могил вылезают заживо погребенные. Но тут же на глазах они оживали, наливались красками и каким-то особым хмельным, дураковато-восторженным вдохновением. Иван позавидовал счастливчикам. И поднажал. Поднажали и задние и передние — захрустело, захрипело, зачавкало, заматерило. Втиснуло! Тут же сперло дыхание, перед глазами побежали мелкие дерганные точечки… но прошло полдела было позади. Теперь надо прорваться к соскам автомата, их было двенадцать вдоль всей противоположной стены, и никакого подступа: ни щелки, ни лазейки, хоть ужом под ногами ползи. Иван посмотрел вниз — там кто-то уже полз, только не к соскам, а к выходу. Оставалось одно, ждать, уткнувшись в чью-то спину, ждать молча и терпеливо — и тогда рано или поздно доберешься. Он все-таки пожалел, что приехал сюда. Ведь можно было спокойненько зайти в магазин любой, отстоять полчасика, взять бутылочку и тихомирно опустошить ее где-нибудь в скверике, сидя с полным комфортом на лавочке. Наверняка бы и компаньон отыскался. Да теперь поздно было жалеть.

К размену протолкаться удавалось очень немногим. Иван удовлетворенно поглаживал карманчик рубашки, в котором позвякивали двугривенные, мысленно насмехался над непредусмотрительными. Сам-то он не поленился, заранее запасся монетками. Впрочем, времени впереди было достаточно, при желании и упорстве можно было дважды разменяться. А вот у заветных сосков стояли насмерть.

— Ну чего! — орал вислогубый, вновь обретя голос. — Чего застряли, чего?! Приклеилися, что ли?!

В дверь протискивались все новые жаждущие, напирали, оттирали Ивана к стеночке. Это не отдаляло его от цели — за впереди покачивающуюся спину он держался цепко и места своего — никому, ни за что! У стенки, зажатая, затертая, сидела женщина лет под пятьдесят в синем грязном халате и с пивной кружкой в руке. В кружке на донышке бултыхалось плодово-выгодное почти черного цвета. Над ее головой, чуть левее, расползалось по голубенькой потресканной краске содержимое чьего-то желудка, сдобренное все тем же портвейном. В месиве копошились три осы, прельстившиеся обилием закуски, а теперь погибающие от своей жадности. Иван брезгливо отвернулся. Но сзади снова надавили — и вислогубый спиной вляпался в месиво, лицо его сморщилось, стало беспомощно-страдальческим. Иван знал, что последует в следующую минуту, и потому не дал событиям развиваться как попало. Он был лицом к лицу с противным, наглым, но уважающим чужую силу мужичком. А