Эмиль Михайлович Офин
Держу в руках огонь

Он родился капитаном, хотел стать им и стал им.

Александр Грин

Глава первая
НЕСОСТОЯВШЕЕСЯ ЗНАКОМСТВО

Игорь вылез через окно, шмыгнул на глазах онемевших прохожих по карнизу второго этажа и спустился по водосточной трубе на панель. Скуластый мужчина с черными раскосыми глазами крикнул: «Эй, мальчик, погоди!..», а милиционер попытался задержать Игоря, но тот вывернулся из его рук, пустился наутек и скрылся в сутолоке набережной. Там, у речных причалов, разгружались баржи с дровами, кирпичом, щебенкой; перечеркивая задымленное буксирами солнце, стрела подъемного крана несла груз к лесам строящегося дома.

Возле заклеенного афишами забора, огораживающего стройку, Игорь остановился перевести дух и огляделся, - нет ли погони? Но поблизости не оказалось никого, кроме двух рослых мальчишек; один-рыжий, вихрастый -нес белого котенка. На Игоря мальчишки не обратили внимания, прошли мимо и юркнули в дощатые ворота стройки, откуда, гремя пустым кузовом, выехал грузовик.

Игорь вынул из кармана маленький деревянный молоточек с мягкой подушечкой на конце, осмотрел его. Как раз то, что нужно! Подушечка послужит хорошей изоляцией. Он снова спрятал молоточек в карман, взобрался на штабелек нагретых солнцем шершавых досок и улегся.

Совсем недавно, недели две назад, прошел по реке последний ладожский лед, а сейчас вон как греет солнце - даже доски горячие. Игорь прижмурился на солнце и подложил руки под голову. С обоих берегов в блеклую от дыма голубизну вонзались две стальные опоры высоковольтной линии; натужно кряхтел буксир, оттаскивая баржу от причала; за забором сонно ворочалась бетономешалка,- ишь, набила полное брюхо и урчит. Довольна. Эх, и хорошо же здесь, всегда было хорошо.. .

Еще в те времена, когда Игоря выпускали на улицу только с Глафирой, он ухитрялся удирать из скверика на эту набережную, чтобы увидеть, как тонконогий подъемный кран выгнет горбатую холку, заклекочет и вдруг клюнет в темное нутро баржи. А потом задерет голову, понесет ее над водой, над штабелями бревен, над фонарными столбами и выплюнет струю песка в приседающий кузов самосвала. Где еще услышишь таинственные слова - «майна» и «вира»? «Вира помалу!» - так кричали грузчики; они ходили по узкой доске, перекинутой с высокого борта баржи на берег; доска прогибалась, скрипела, а внизу сердито плескалась темная вода. Один неверный шаг и. .. Но грузчики никогда не оступались. А он, Игорь, сумел бы так? ..

Однажды он взял да и пробежал по этой доске. Она под ним не прогнулась и не заскрипела. Да и вода не показалась сердитой; на ней колыхались разноцветные жирные пятна; они переливались на солнце. Игорь где-то слыхал, что с высоты нельзя смотреть вниз - кружится голова. У него голова не закружилась.

Грузчики сидели на корме вокруг ящика, покрытого газетой. Они отгрызали куски от целых батонов и пили молоко прямо из литровых бутылей.

Один обернулся, вытер губы рукавом и рявкнул: «Ты как попал сюда, клоп?» И тогда все посмотрели на Игоря. «Каков щенок! - воскликнул загорелый дядька. Он потряс кудлатой головой и сверкнул очень белыми зубами. - Мне бы такого. А ну иди сюда, держи!..» Так впервые в жизни Игорь попробовал студня из свиных ног. И никогда еще он не ел ничего более вкусного и не был так горд, потому что наверняка никто из мальчишек не сидел никогда на корме баржи вместе с грузчиками и не запивал студень молоком прямо из бутылки.

Но тут с берега раздался крик: «Господи! Да куда же ты забрался? Да чем вы кормите ребенка, окаянные!» У Игоря кусок застрял в горле. Глафира стояла на причале. Она не решалась ступить на

сходню, только размахивала руками и кричала. А грузчики смеялись, подзадоривали ее: «Ну, иди сюда, возьми его сама, если не боишься искупаться, чертова кочерыжка!» Но Глафира совсем не была похожа на кочерыжку: разве у кочерыжек бывают румяные щеки и толстая коса вокруг головы? Так, наверно, думал и кудлатый грузчик с белыми зубами, потому что цыкнул на своих товарищей и потащил Игоря на берег. Сдав Игоря Глафире с рук на руки, он ущипнул ее за плечо, а та огрела его «авоськой» с луком. И щеки у Глафиры сделались еще краснее, и она не ругала Игоря.

Зато потом произошел настоящий скандал. Мама лупила его свернутым в трубку журналом мод и кричала: «Дома он не ест филейную вырезку, а тут, видите ли, - студень! Один бог знает, из чего он приготовлен!» Она позвонила на завод, и хотя отец был занят на техническом совете, его все же позвали к телефону. И мама со слезами кричала в трубку, что нужно немедленно позвонить в клинику Якову Григорьевичу. «Это же будет чудо, если ребенок останется жив!» Но Игорь не умер, он даже не заболел; приехавший через час Яков Григорьевич сказал, что нет никаких оснований для беспокойства.

После этой истории Игорь думал, что теперь ему уж не видать ни подъемных кранов, ни грузчиков. Каково же было его удивление, когда через два дня, во время прогулки, Глафира сама свернула на набережную. И белозубый грузчик, увидев их, впервые споткнулся и чуть не упал в воду. Весь обеденный перерыв он просидел на бухте каната рядом с Глафирой, а Игорь в это время облазил баржу вдоль и поперек, побывал в маленькой бревенчатой избушке, заглянул в глубину полутемного трюма. ..

С тех пор лязгающая, грохочущая, суматошная набережная приняла Игоря как своего. Скоро не осталось такой горы щебня или штабеля бревен, на которые Игорь побоялся бы вскарабкаться. Здесь в прошлом году никто из ребят-шестиклассников - не смог подняться по лесенке, приваренной к стальному переплету высоковольтной опоры. Первый классный зубоскал Славка Оболин и тот застрял на двадцатой ступеньке, хотя внизу стояла Лера Дружинина и смотрела на мальчиков своими насмешливыми, чуть с косинкой глазами. А Игорь лез все выше и выше. Набережная постепенно уходила вниз. Вот отвалили в сторону горбатые спины плавучих кранов, вдали раздвоилась река, пересеченная полосками мостов. Игорь увидел много улиц, сотни крыш. Ветер и свет охватили его со всех сторон… Город, разграфленный линиями проспектов, лежал внизу. Рядом летали только чайки. И не было страха, не кружилась голова, тело казалось легким и сильным,- отпусти руки и не упадешь, а полетишь над городом.

Шум на набережной затихал. Солнце склонилось к закату; оно стояло ниже стрелы