Г. Н. Алексеев Александр I, его личность, правление и интимная жизнь

Среди монархов, удостоившихся носить «шапку Мономаха» Александр I, или как он впоследствии царевыми льстецами был назван, «Благословенный», занимает особое место. Под его царствованием Россия впервые, можно сказать вступила на широкий путь международного политического общения, и с известной точки зрения может быть оправдываем взгляд, неоднократно высказанный в Западной Европе, что «европейский» период русской истории, начинается, в сущности с восшествием на престол Александра.

Вина в том, что под царствованием Александра Россия была вовлечена в водоворот европейской политики, конечно не может быть приписываема старшему сыну Павла. Весь европейский Запад при восшествии его на престол переживал исторический период переоценки всех считавшихся доселе незыблемых политических начал. Скромный корсиканский офицер, Бонапарте, гигантскими шагами приближался к зениту своей славы и власти. Вся карьера Наполеона протекла при жизни и царствовании Александра, при нём же совершилось падение этого глашатая и распространителя, а потом и покорителя политических принципов французской великой революции. Представлялась, конечно возможность, чтобы в период борьбы за и претив идей французской революции, наши тогда руководящие сферы держались в стороне и только издали наблюдали за великой международной борьбой на Западе. Трудно предположить, чтобы в России начала 19-го столетия, идеи эти могли бы настолько революционизировать народ, что явление это могло бы, с точки зрения правителей, разрастись до фактора, серьезно угрожающего целости и спокойствию Империи. С этой точки зрения всякое вмешательство России в междоусобную борьбу иностранных государств с Францией и её союзниками была совершенно излишня. Необходимо оно было, опять таки, конечно, с точки зрения этих сфер и в интересах престижа монархического, и притом легитимистического, начала, и в связи с этим и в интересах той касты, которая существует и только может существовать в абсолютно управляемой стране, и в особенности в стране, в которой абсолютизм отличался такой крайностью и последовательностью, в которой он принял наиболее омерзительные формы, как в России, доставшейся Александру от такого предшественника, как Павла.

Время, в которое Александр был призван править Россией, было таким образом чрезвычайно важное и серьёзное. Волей судеб, и именно судеб, каким мы увидим ниже, а не самого венценосца, Россия в течении довольно долгого и важного времени была призвана играть выдающую и даже руководящую в международной политике роль. Насколько Александр воспользовался и насколько он, благодаря своим личным качествам был в состоянии воспользоваться представившимся ему благоприятным положением для управляемого им государства, в смысле укрепления его влияния среди европейских держав, а также в смысле культурного и политического подъема управляемых им народов, мы постараемся изложить в следующих строках, развернув перед читателями, главным образом, внутреннюю, так сказать, интимную сторону жизни и духовного развития старшего сына Павла, стоявшего во главе управляемого им государства 24 года, вошедшего на престол вследствие трагической кончины отца своего, и уступившего державу российскую также при обстоятельствах, по настоящий момент еще окончательно не выясненных.

Александр родился 12 декабря 1777 года. Он был сыном Павла от второго брака с вюртембергской принцессой Марией Феодоровной. Наиболее выдающийся историк России этого времени, Шильдер, а также профессор Ключевский не разделяют мнения, что Александр, благодаря хлопотам бабушки Екатерины, получил хорошее воспитание; он был воспитан очень заботливо, но не хорошо, и не хорошо именно потому, что слишком заботливо. Вскоре после рождения бабушка, которая считала себя большой педагогичной, оторвала внука от матери, чтобы воспитать его по правилам тогдашней философской педагогики, т. е. «по законам разума и в принципе добродетели». Тогда «Эмиль» Руссо считался ходячим учебником такой педагогии; этот учебник требовал, чтобы воспитание давалось человеку крепкое, закаливавшее против всех житейских и физических невзгод; согласно с этим Екатерина поместила маленького внука в комнате Зимнего Дворца, обращенной окнами к Адмиралтейству, чтобы заранее приучить ухо его к пушечным выстрелам; но слуховой нерв ребенка не вынес преждевременного закала, и великий князь на всю жизнь остался туг на одно ухо. Когда внук стал подрастать, она составила план воспитания, по обычаю своему довольно полными пригоршнями зачерпнув правила в буквальном переводе из сочинений Локка. Вместе с тем образован был штат воспитателей; главным из наставников был избран полковник Лагарп, швейцарский республиканец, восторженный, но осторожный поклонник тогдашних французских идей, «ходячая и говорливая французская книжка». Учить великого князя русскому языку призван был Михаил Никитич Муравьев, очень почтенный и образованный человек и очень недурной писатель в либерально-комическом и сентиментально-дидактическом направлении. Наконец, общий надзор за воспитанием поручен был графу Салтыкову, одному из вельмож Екатерининской школы, который знал твердо только одно, как жить при дворе, делал, что скажет жена, и подписывал, что подаст секретарь; впрочем его партитура в этом педагогическом оркестре состояла в том, чтобы предохранять великого князя от сквозного ветра и засорения желудка. Лагарп, по его собственному признанию, принялся за свою задачу очень серьёзно как человек, сознающий свою обязанность перед великим народом. Он начал читать с великими князьями, с Александром и Константином, которые ему были поручены, латинских и греческих классиков, Демосфена, Плутарха, Тацита; английских и французских историков, философов и публицистов: Локка, Гиббона, Руссо, Мабли и т. д. Во всём, что он говорил и читал питомцам, шла речь о человеческом разуме, о человеческом благе, о происхождении общества, о равенстве людей, о справедливости и настойчивее всего о свободе человека, о нелепости и вреде деспотизма, о гнусности рабства и т. д. Добрый и умный Михаил Муравьев подливал масла в огонь, читая ребенку свои идиллии о любви к человечеству, о законе мысли, заставляя переводить всё тех же Локка, Гиббона, Руссо и т. д. Всё это говорилось и читалось будущему самодержцу российскому в возрасте от 10 до 14 лет, т. е. довольно преждевременно. В эти годы, когда люди живут непосредственно впечатлениями и инстинктами, отвлеченные идеи превращаются у них в политические образы, моральные принципы в чувства;