бегемота…»

— К современному врачу предъявляются высочайшие требования, — продолжал вещать Дмитрий Степаныч, — и требования эти касаются не только профессиональной компетенции, уровня, так сказать, врачебной квалификации, но и — что не менее важно! — уровня моральной компетенции советского медика, его этической, а если уж быть совсем точным, деонтологической квалификации, без которой в наше время не может быть и речи о том, чтобы соответствовать духу переживаемой страной перестройки…

— Митяй! Митяха! Не подсматривай! Отвернись!

— Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать! Кто не спрятался, я не виноват! Ага, Танька, вижу — за деревом! Тук-тука! Толян, вылазь из бочки — тук-тука! А где Серый?

— Ищи, Митяха.

— Пуля, сиди!

— Опять, небось, в сарай стырился…

Митя на цыпочках заходит в темный сарай. Скрипит дверь. Пахнет слежавшимся сеном. Тишина. Приглядевшись к сумраку, Митя всматривается во все углы. Прохладно. На стенах висят хомуты, вожжи, грабли.

— Ну, Серый… от меня не уйдешь.

— Ты чего здесь делаешь? — оглушает его громкий голос отца.

Дмитрий Степаныч вздрагивает, оборачивается. На пороге, загородив синее солнечное небо, стоит отец — высокий, широкоплечий.

— Мы в прятки играем, — отвечает Дмитрий Степаныч.

— А ну, марш домой! — приказывает отец. — Обедать пора, мать тебя по всему двору ищет. Чтоб одна нога здесь, другая там… Живо!

— Бегу, — кричит Митя.

И вскакивает из-за письменного стола.

— Что с вами?! — испуганно шарахается от него высокая черноволосая дама, только что вошедшая в кабинет. — Вам плохо?

— Что?.. Нет… Вы кто такая? — приходит в себя Дмитрий Степаныч и хмурит густые брови. — По какому делу?

Ах, какой неприступный. Орлиный взор. Гордый орел с заячьим сердцем.

— Неужто вы меня не узнаете?.. — снова изумляется брюнетка.

Невероятно, но факт: он не узнал свою бывшую пассию. Беспардонную ассистентку с кафедры гистологии. Свою некогда ненаглядную.

— Ближе к делу, — обрывает ректор. — Излагайте суть. Четко, кратко, по-деловому. В духе требований, предъявляемых перестройкой, в духе тех высочайших задач, которые ставит перед нами…

Боже, что я плету?!

— Да я в двух словах, — перебивает дама. — Вокруг меня, дорогой Дмитрий Степаныч, сжимается кольцо интрижной блокады…

— Выражайтесь яснее!

— Я насчет предстоящей аттестации. Ах, милый Дмитрий Степаныч… вы мне позволите вас так называть?

— Я впервые вас вижу, сударыня. Впрочем, продолжайте. Но помните: время — деньги. Итак, слушаю вас.

— То есть как? — приоткрыла рот, полный золотых зубов, прекрасная дама. — Вы и впрямь меня не узнали?.. — И она оглянулась, словно ища свидетелей. — Странно… Более чем странно… Ведь у нас, между прочим, имеются общие воспоминания… Или — вы боитесь, что нас могут подслушать? — Дама лукаво улыбнулась ему, подмигнула: — Ах ты, старый конспиратор!.. — Она наклонилась к нему и вдруг негромко запела страстным хрипловатым баритоном: — По-о-омнишь ли ты, как счастье нам улыба-алось?..

— Что такое? — вскочил, багровея, ректор. — Что вы себе позволяете?! Вон отсюда! Вон! Вон!

Ребячья ватага сидит на липких сосновых досках, нагретых летним полуденным солнцем. Пахнет душистой смолой.

— Может, махнем на речку? — предлагает Серый.

— Не-е, — тянет Танька. — Давайте в прятушки.

— Сколько можно? — ворчит Митяха, но все кивают, а Танька уже начинает считалку:

— Катилося яблочко вкруг огорода, кто его поднял, тот воевода… Шишел, мышел, взял да вышел! Серый — тебе голить!

— Слабину надыбали, — обижается Серый. — Все я да я. Надоело.

— Голи! Голи! — кричат ребята.

Серый отворачивается, закрывает лицо грязными ладошками. Слышит босоногий топот разбегающихся ребят.

— Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать! — кричит он. — Кто не спрятался, я не виноват!

Убирает руки от лица, оглядывается — видит за досками рыжие вихры.

— Колька! Тук-тука!

А вон и Танька — за углом колхозного клуба.

— Танька, вылазь! Тук-тука!

А кто это там, в кустах сидит?

— Ага! Толян! Вылезай, Толян! Тук-тука!

А где же Митяха! Неужто в крапиву стырился? Или — на берег убежал, под обрыв засел?

— Пуля, сиди! — кричат ребята. — Атас, Митяха! Пуля, сиди!

Серый выходит на крутой глинистый берег, смотрит с откоса — никого. Старое белое бревно, перевернутая лодка. Обмелевшая река неторопливо несет свои мутные воды. На противоположном берегу видны заросли тальника, ивы, а еще дальше, до горизонта, тянутся колхозные поля. Жаркий воздух звенит от зноя.

Где же Митяха?

— Пуля, лети! — надрываются пацаны. — Пуля, лети!

Но Митяха боится выскакивать из своего убежища.

Серый приближается к перевернутой лодке.

— Пуля, лети!

А откуда-то с неба вдруг слышится грозный голос секретарши:

— Дмитрий Степаныч! Вас вызывает Москва! Министр на проводе!

Секретарша заглядывает в кабинет — никого.

— Что такое? — удивляется она. — Дмитрий Степаныч, вы где?

Не мог же он в окно выскочить?.. Испарился, что ли?

— Дмитрий Степаныч! — кричит она.

— Чего орешь? — отзывается из-под стола мальчишеский сердитый голос.

Секретарша наклоняется, заглядывает под стол — и видит белобрысого босоногого мальчишку. Он сидит, скорчившись, грозно хмурясь и прижимая к губам грязный палец: мол, тихо, дура, не ори.

— Ой, мальчик… а ты что тут делаешь? — еле слышно произносит секретарша.