не говоря ни слова, направился к лошади и уехал.

Больше они не виделись.

Стоя теперь перед этим человеком, император испытывал стыд и жадное любопытство.

— Я надеюсь, мы еще встретимся с вами.

Вечером с шести часов у подъезда Большого Петергофского Дворца начали останавливаться кареты. Разряженные дамы, расшитые золотом сановники и дипломаты поднимались по Купеческой лестнице, где белыми херувимами стояли кавалергарды.

В Петергофском дворце не было электричества, он освещался свечами, и это составляло очарование его балов и вечерних приемов. Особенно хорош был танцевальный зал, куда гости попадали прямо с лестницы. Двойной ряд зеркал, сделанных в виде окон на глухой стене, отражал бесчисленные огни люстр и жирандолей. Озаренный ими, блистая сединой и моноклем, стоял граф Бенкендорф, принимавший гостей. А внизу, в кабинете дворцового коменданта, генерал Воейков дожидался лица, прием которого назначен был самим министром двора.

Вошел молоденький поручик.

— Граф Дондуа?

— Никак нет, ваше превосходительство, то есть да… Дондуа, но не граф.

— Не граф? Однако нам сказали… Но позвольте! Вы же происходите от овернских графов Дондуа?

— Мои предки, когда они переселились в Россию, не были графами, вели свой род от простых овернских дворян.

— Как же так? Однако там у вас на родине…

— Моя родина — Россия, ваше превосходительство…

— Ах, да!.. Простите!.. Ну, конечно!.. То есть я хотел сказать, что в Оверни до сих пор живет графский род Дондуа.

— Может быть. Я об этом плохо осведомлен. Мой отец, помнится, говорил, будто наша родня там получила какой-то титул при Второй Империи.

— Ah oui!^[3] — обрадовался Воейков. — Вот, значит, в чем дело! Но все-таки вы им родня!

— Как будто так, ваше превосходительство.

— Tres bien!^[4] Это нас вполне устраивает. Состоите вы с ними в переписке?

— Никак нет, мы уже со второго поколения считаем себя русскими и прочно связаны с Тамбовской губернией, где у нас небольшое поместье.

— Вот как! Вы, значит, тамбовский Дондуа, — пошутил генерал. — Mais dites s’il vous plait, vos parents comment peuvent — ils admettre votre service danns L’armée Russe?^[5]

Поручик покраснел до самого воротника.

— Нельзя ли по-русски, ваше превосходительство?

Воейков недоуменно уставился на юношу, потом испуганно отпрянул.

— Как, вы не говорите по-французски?

— Ни слова.

— Quel scandal!^[6] Что же мы теперь будем делать?

Он в волнении прошелся по комнате.

Совершенно потерянный, поручик пролепетал:

— Осмелюсь спросить, ваше превосходительство, о причине моего вызова.

— Извольте. Это не секрет. Президент Французской республики, наш высокий гость, в разговоре с государем императором выразил пожелание видеть вас. Он состоит в дружеских отношениях с графами Дондуа и обещал, по их просьбе, разыскать вас. Государь император заверил, что уже сегодня он будет иметь возможность с вами разговаривать. И вот, оказывается, вы не говорите по-французски. C’est un coup d’ivprevu…^[7] Не можем же мы допустить, чтобы президенту пришлось объясняться с вами, человеком французского происхождения, через переводчика!

Постукивая себя по пальцу левой руки предметом, похожим на мундштук, генерал что-то обдумывал.

— Вот что. Я должен сообщить об этом его величеству. А вас прошу подождать меня здесь.

Юноша не заметил, как долго простоял у окна, залюбовавшись партером верхнего сада и статуей Нептуна. Очнулся, когда вошел Воейков.

— Ну-с, поздравляю с успехом. Его величеству понравилось, что вы не знаете французского. Что же касается вашего представления президенту, то мы решили с этим не торопиться. То есть мы сделаем это в том случае, если президент сам вспомнит. Я полагаю, что этот разговор через переводчика и вам сулит не много приятного.

— О, конечно, ваше превосходительство, я бы с удовольствием уклонился от этой чести.

— К сожалению, совсем уклониться невозможно. Государь император обещал. Ваше счастье, если президент забудет про вас. Но государь хочет, чтобы все эти дни, что он будет у нас гостить, вы находились поблизости, дабы можно было вас представить в любой момент. Соответствующим лицам будут даны указания. А сейчас вас отведут в назначенное для вас место.

Коридорами, комнатами, вестибюлями, где сновали слуги, чины дворцовой охраны, кавалергарды и лейб-гусары, поручика провели в бельэтаж Ольгинской половины дворца. Штофные обои, мебель в стиле «чиппендель», литографии с изображением конских скачек и псовой охоты, тишина в соседних комнатах, но где-то вдали шарканье дрессированных ног, лязг посуды, а еще дальше — еле слышный торжественный гул.

Большой зал дворца наполнялся гостями.

Вошел румяный молодой человек в мундире камер-юнкера. Назвавшись бароном и присовокупив какую-то прибалтийскую фамилию, он в изысканных выражениях стал уверять поручика, что очень счастлив провести с ним вечер. Он с восторгом заговорил о сегодняшнем празднике, который, без сомнения, войдет в историю. Княжна Джамбакуриан-Орбелиани призналась, что не запомнит таких туалетов. На графине Шуваловой больше драгоценностей, чем на Смоленской Божьей Матери. А как мило выразился Вивианы:

«Il faut être ici ce soir pour comprendre ce qu’est l’empire russe!»^[8]

— Да! Такого вечера еще не бывало. Я очень жалею, мой друг, что вы не видели, как гости шли к столу. Это незабываемо! Впрочем, позвольте, позвольте!..

Барон засуетился, подбежал к двери, потом заглянул в другую.

— Друг мой, я вас на минуту оставлю.

Поручик был рад; он ничего так не хотел, как остаться одному. Но случилось неожиданное. В комнате появилась, неизвестно откуда, девушка лет пятнадцати, в простом, изящно сидевшем платьице. Она была бы совершенная красавица, если бы не слегка припухшая верхняя губа.

— Так вы из Тамбовской губернии?

— Так точно, сударыня.

В лице у девушки мелькнуло веселье, а поручику показалось, что кто-то в соседней комнате тихонько хихикнул.

— Но правда ли, что там много волков?

Стало ясно, что это воспитанница одного из благородных институтов — Смольного или Екатерининского. Вероятно, дочь дворцового служащего.

— Волки, конечно, есть, но не так много, как думают.

— А вы тамбовские пряники ели?

— Пряники бывают тульские, тамбовских нет.

— Ах, да! Значит, и самовары тоже не тамбовские?

— Совершенно верно, самовары тоже тульские.

— И вы пьете из самовара?

— Как же! Каждый день.

Барышня была в восхищении. Теперь до поручика ясно долетели шепот и заглушенный смех. Мелькнули в зеркале еще два белых платья. Он насторожился. Похоже было, что какая-то веселая компания над ним потешается.

— Я