- «Бейте Священослужителей! Спасайте всех, кто окажется внутри горящих зданий! Тушите огонь и пламя, пока оно не поглотило всё и вся!»
Даже крестьяне услышали мои указания. Взяли вёдра с водой и начали тушить огни восходящие. Мне же не составило труда выломить двери к спальням, крича юным братьям, запертым внутри: - «Убегайте скорее! Бегите!».
Все спальни были пусты. Ни следа от Матушки моей. Неспокойно мне было от этого, и сердце моё лишь заливалось волнением. Чувствовал я сердцем этим, что Матушка Мика пошла за Епископом. Что она… где-то тут.
И услышал я крик звонкий, сердце моё разрывающий! Он выходил из горящих церквей! Не терял я времени своего и поспешно направился к церквям, выбив свой путь внутрь. Все вокруг… было охвачено пламенем. Матушка моя была окружена огнями и священнослужителями и… прихрамывала она, оглядываясь в ужасе. Епископ же убегал прочь, факел бросив перед ней.
«Каждый грешник сгорит в церквях этих! И ты, Даемон, сгоришь вместе со всеми!» - Именно эти слова он выкрикнул ей, убегая по лестнице. Оставил её на растерзание священнослужителей, оглядывающихся в страхе диком.
Не боялся огней я! Не стал ждать зова судьбы моей, ринувшись сквозь огонь и пламя! Даже когда стены и опоры начали падать прямо перед моими глазами – я не испугался! Даже когда одна из опор начала хрустеть и крениться, упав на плечи мои – я не сломился! Оказался я рядом с матушкой, не замечая ожогов на теле своём, и ударил по священникам инструментом своим! Кинул их в огонь и пламя, выкрикивая проклятия в их стороны! И когда сердце моё успокоилось, выпустив весь гнев из себя – присоединился я к Матушке, упавшей на колени свои. Она была ранена. Кровь из неё… текла безостановочно.
«Ублюдок… загнал меня в ловушку. П-прости меня за… глупость эту, Орфей». - Даже не внимал я словам её. Отказывался верить в судьбу эту. Срезал я с одежд её ткани длинный кусок и прижал ткань эту к ране глубокой, облив её водою из фляги моей! В глазах моих только огонь играл, и свободных путей не видел я! Кроме…
- «Глупостью этой и я ведом, Матушка. Прижми рану свою как можно крепче и глаза закрой».
Ничего не объяснял я Матушке Мике более. Взял на руки её и, вдох глубокий сделав, начал шагать в сторону огней. Тяжесть на руках не замечал я. Жар и боль отрицал! Усталость прочь изгонял из тела своего! Шагал я по лестнице наверх, наблюдая за тем, как огни поднимаются следом за мной. Как лестницы эти, с треском громким, были готовы сломаться под ногами моими и бросить меня в ловушку огненную. Но я не верил судьбе. Я не верил в случай. Даже удачей я не называл эту картину! Сердцем своим я желал свершения дел! Верил я в то, что лестница эта не сломается подо мною! Что дойду я до верхушки церквей! Что матушка моя выживет и не истечёт кровью на руках моих! Верил я только в свои силы, и отрицал божественное вмешательство, молитвы забывая навечно!
Шагом непоколебимым забирался по лестнице огненной. Шёл к двери заветной в конце пути моего. Матушка моя сможет пережить падение с высот подобных, а я… Другой путь найду.
Поставил я Матушку на ноги и выломил двери плечом своим. Приказал ей: - «Беги! Прыгай с балкона!» и она послушалась меня. Но Епископ… Он тоже оказался на балконе этом. Прыгнул на неё с разъярённым оскалом, прижимая её к полу. Без промедления вмешался я. Пнул по лицу его, разбив кончиком сапога своего все зубы! Дал Матушке моей шанс бежать, пока есть шанс. А сам… остался я с Епископом наедине, сжимая инструмент свой в руках.
«Шын мой… Пошади…» - ползал на полу Епископ, на колени вставая. Шипел и молил о прощении. Никакого прощения не заслуживал он!
Хотел я ударить его инструментом своим… Но Епископ был хитёр. В рукаве своём хранил он кинжал искривлённый, и кинжалом этим взмахнул он, лишь царапину на руке моей оставив. Его поступок был глупым! Судьба бы заставила меня пощадить его, а потом получить кинжал в спину мою! Не умру я смертью отца своего! Видел и понимал я судьбу, в которую он так свято верил! Ударил я Епископа в грудь Порядком, толкая его к самому краю балкона! Теперь Я буду чертить судьбу его, а не он!
«Пощады? Своими гнилыми губами ты просишь пощады?!» - кричал я на Епископа в гневе белом, толкая его к самому краю балкона. Готов я был скинуть его в любой момент, или добиться иного исхода, если бы Епископ в последних своих попытках не кинул кинжал в меня. Кинул в лицо моё, глаз мой поранив. Ослеп я на миг короткий, и Епископ воспользовался этим, чтобы забрать у меня инструмент. Избить меня им, проклятиями покрывая:
- «Шалкий глупеш! Шын Жаемона! Горешь шебе в охнях швятых!»
Три раза ударил он лезвиями Закона, но я не поддавался, укрывая лицо своё руками. Верил я в то, что он умрёт… но боялся, что сам умру в попытке этой. Не случай, не удача… но по воле своей я сделал это! Дождался нужного момента и ударил Епископа стопой по коленям, схватив за инструмент! Рухнул балкон под нашими ногами, и Епископ упал вниз, вместе с обломками белыми. Я же… Не выпускал я инструмент из рук своих, ибо Закон застрял клыками своими в деревянной доске. Держался я и обдумывал свой следующий ход. Не видел я путей. Не видел спасения. Все, что стояло предо мною – тупик. Судьба моя… была предрешена? Нет… В сердце моём все ещё горела надежда! Руки ослабевали, но я все ещё держался за инструмент. Даже когда я сжимал инструмент в руках своих, все силы свои отдавая…
Клыки погнулись и сломались. Тело моё отправилось вниз, к земле порочной.
Теперь я ни во что не верил, падая вниз, к земле грешной. Ни в судьбу, ни в удачу… ни в веру свою. Отдал я свою жизнь ветрам и закрыл глаза, ожидая конца своего пути.
Телом своим я почувствовал удар сильный. Чувствовал ветров дуновение. Ударился обо что-то на пути своём и продолжал падать… пока лицо моё не оказалось в грязи. Вот только… сердце моё ещё билось. Боль не затопила собою моё тело. Лишь холод я чувствовал и грязь в руках своих. А только я глаза раскрыл… Рядом со мной я Матушку Мику увидел. Лежала она со мною рядом, дрожащими руками обнимая.