червяк, ради таких ничтожных мелочей?

- Что ты несешь? Как ты можешь?

- Быть искренней? Говорить с тобой открыто, от чистого сердца? Да, Вирхиния, могу, потому что счастье делает меня такой доброй, такой храброй, такой сильной, что я могу любить даже тебя! Я дам тебе самый лучший совет, Вирхиния: полюби! Полюби кого-нибудь, открой свое сердце чистой любви, и люби искренне, всей душой не только для того, чтобы быть счастливой, но и для того, чтобы постараться сделать счастливым любимого, и тогда наградой тебе станет твое собственное счастье!

- Хватит! Довольно! Что ты возомнила?

- Я думаю, что, быть может, ты полюбишь Джонни по-настоящему, ведь он так заслуживает, чтобы его любили.

- Замолчи!..

- Дорога к его сердцу свободна для тебя. Я тебе не помеха. Иди к нему, и будь счастлива. Возможно, ты станешь хорошей!

- Хватит, слышишь? Хватит! Ты, приживалка, нахлебница, нищая попрошайка… Чья-то там дочь, которая не должна находиться в этом доме, где живу я, и у меня есть все права на это!..

- Вирхиния!..

- Подлая злодейка! Будь ты проклята, дрянь! Я всегда ненавидела тебя. И теперь ты бросаешь мне Джонни, словно объедки, которые швыряют собаке!

- Вирхиния! Ты помешалась и не понимаешь, что говоришь?

- Ненавижу тебя, ненавижу! Я с детства ненавидела тебя, и скоро увижу то, что хотела: тебя изгонят отовсюду, и все будут презирать тебя, как последнюю шлюху.

- Что?!

- Как продажных девок, рядом с которыми ты выросла, живя с отцом.

- Замолчи!

- Твой отец был подзаборной пьянью, нищим оборванцем, вором!

Больше Вероника терпеть не могла – ее рука взметнулась раз и другой, яростно раздавая пощечины.

- Тетя Сара! – пронзительно завизжала Вирхиния, будто ее убивали.

- Что такое? Что случилось? – подбежала всполошенная и испуганная донья Сара.

- Тетечка, родненькая! – по-детски рыдая, бросилась в объятия тети Вирхиния.

- Девочка, солнышко мое, что она тебе сделала? – донья Сара метнула разъяренный взгляд на Веронику.

- Надавала пощечин за то, что оскорбила память моего отца, – Вероника выдержала разгневанный взгляд.

- Что?

- Ах, тетечка, миленькая, я хочу умереть! И умру!

- Да как ты осмелилась на такое, дрянь? Ах ты, негодная! Как ты могла поднять руку на Вирхинию, ведь она такая слабенькая, болезненная! Клянусь, это тебе даром с рук не сойдет! Я сейчас на все способна!

- Успокойся, Сара, не стоит идти по этой позорной, жалкой дорожке! – дон Теодоро крепко схватил жену за руку и устремил взгляд на Веронику. Между тем подошел и белый, как мел, Джонни.

- Дядя Теодоро! Вы же не знаете, что она мне сказала! Не знаете, – Вероника, побледнев, в замешательстве обернулась к дяде. Ее всю трясло.

- Тебе следовало подумать о том, что Вирхиния больна! И следовало помнить, что под этой крышей заведено одно незыблемое правило – порядочность, достоинство и взаимное уважение.

- Но, дядя!

- Я не знаю, и знать не хочу, что сказала тебе Вирхиния. Я вижу только, что твое поведение отвратительно и достойно сожаления, и пока ты живешь в этом доме, подобное не должно повториться. Это – всеми уважаемый дом, и я не смогу простить тебя, если ты совершишь еще одну ошибку, живя в нем.

- Дядя, я…

- Сделай милость, ступай в свою комнату и избавь нас от удовольствия видеть тебя за столом!..

***

Вероника машинально, ничего не понимая толком, вошла в свою спальню. У нее подкашивались ноги, в горле застрял комок и нестерпимо давило в груди. Ей казалось, что она задыхается. Девушка медленно добрела до окна, чтобы глотнуть свежего воздуха. Она искала причину такого поведения дяди, и не находила ее.

- Все против меня. И дядя Теодоро тоже! Он, как будто, презирает и ненавидит меня. Да что же это такое? Почему? За что? – спрашивала себя Вероника, но ее опечаленная душа не находила ответа на этот мучивший ее вопрос, а мысли разлетались, как птицы, выпущенные из клетки на свободу.

- Деметрио, любимый мой! Ну почему я не рядом с тобой? Почему ты не здесь, чтобы вернуть мне прежнее, такое чистое счастье? Ты подарил мне его, но оно почему-то так быстро испарилось. Почему?