ночью день настанет. Люди ждут.

Гриньша подумал было, что в Мушанке никто князя Вольгу не ждет, но потом решил — все же ждут. Ждут, просто вслух не говорят о таком, неровен час — прослышат шканы, несдобровать тогда княжему ожидальщику… Вслух же спросил:

— А что за черная башня такая?

Вместо ответа Волхв поднял руку — нишкни, мол. И, согнувшись, нырнул в кусты. Гриньша, ступая неслышно, как дед учил, сунулся следом… Теперь и он разобрал сквозь шепот капель и первые птичьи невеселые трели топот, звяканье…

Десяток шагов — и за кустами открылся тракт. Тяжелая рука спутника легла на Гриньшино плечо, придавила к земле, вжала в мокрющие лопухи. Странники замерли, вслушиваясь, а звуки, чужие лесу, доносились все ясней да ближе. Вот из-за поворота показались шканы. Сперва — всадники на низеньких мохнатых лошадках. Кожаные латы с медными и костяными накладками, украшенные полосками черного меха… круглые щиты с тусклыми ржавыми бляхами… увенчанные вороньими перьями шлемы… Над колонной нестройно качались копья — бунчуки под жалами наконечников тоже черны. Кривые мечи в черных ножнах… Следом за всадниками — пехота. Лучники с меховыми футлярами за спиной. Щитоносцы. В хвосте — кибитки обоза и снова конный конвой.

Затаившиеся в кустах путники проводили шканский отряд взглядами и, когда скрылись из глаз черные всадники, поднялись на ноги.

— Далеко идут, — определил Гриньша, — луки не распакованы.

— Да, берегут от сырости, — кивнул Волхв. — А ты молодец, примечаешь. Они идут к Светихе, там сейчас большой бой начинается.

— А с кем бой-то?

— Княжич Горислав из лесу с дружиной вышел. Теперь шканы постараются его от лесов отрезать, оттеснить на равнину, со всех сторон окружить — потому и спешат сейчас отряды отовсюду к Светихе.

— Чай, не окружат, — буркнул Гриньша, — не поспеют. Княжич Горислав никогда…

— В этот раз — поспеют, — странным голосом ответил Волхв. — Да и нам торопиться надо. Идем пока по тракту, а за мостом снова в лес свернем.

Шли часа два — Волхв не проронил ни слова, Гриньша тоже помалкивал, берег дыхание. По битому тракту прошагали совсем недолго, только до речушки, а как мост миновали — снова увлек молчаливый проводник в лес. Теперь, днем, лес выглядел поприветливей. Гомонили птахи, с шорохом сновала мелкая живность по кустам и папоротникам. И капель смолкла — зато из падей потянул туман. Вокруг глянешь — вроде ничего, а уж в двух десятках шагов будто кисея между стволов натянута. Туман. И небо в просветах среди древесных крон, тоже как туман — белесое, мутное, низкое. К середине дня глаза поднять стало невмочь. И нет света большого над головой, а глазам больно, слепит мутное небо…

Еще раз попадался по пути шканский отряд — поменьше первого, душ тридцать. Эти спешили, лугом шли, без дороги, да не колонной — рассыпным строем.

— Торопятся, — пояснил Волхв, — потому с дороги ушли. Хотят угол срезать, чтобы поспеть.

— А куда так спешат, дяденька?

— Все туда ж, к Светихе. Горислав прежде никогда такого случая им не давал, вот они и торопятся нынче у Светихи его окружить… И из Завеева небось тоже почти вся стража к Светихе ушла… А мы с тобой хорошо уж отмахали. Не устал?

— Дык мне привычно… — В самом деле, дед Прокша приучил внука сызмальства к дальним концам.

— Вот и славно, — одобрил Волхв. — Сейчас маленько переждем, чтобы шканы подальше убрались, потом вон тот лесок пройдем — и на дневку станем. До Завеева уж рукой подать…

Дневку Волхв определил опять же в лесу — опасался, видать, шканов. Леса черные воины не жалуют, без причины не сунутся…

Путники присели за поваленным стволом, удобно прислонились к сырой поросшей лишайником древесине — с той стороны, откуда света небесного больше. Гриньша сбросил накидку, ткань почти совсем просохла, паром исходить перестала. Тепло, хорошо. Влага в небо, считай, вся поднялась — благодать. Небеса белые, как молоко парное, свет с теплом широко льются на землю-то… Только вверх глядеть — глаза режет, так вверх-то можно и не глядеть… Волхв достал припасы, разложил хлеб и сыр на расстеленном плаще, кивнул:

— Давай, Григорий. Ешь, потом поспишь маленько. Вечером дальше двинем…

— А зачем идем-то, дяденька? Зачем торопимся?

— Нынче шканы к Светихе соберутся, но боя большого не будет, потому что они захотят роздых дать и коням, и людям… Ночью, пожалуй, на приступ пойдут…

Гриньша молчал, а странный его вожатый, похоже, не отвечал на вопрос, а сам с собой, размышляя, беседовал. Да и не глядел он на паренька, в сторону косился.

— …Первый приступ слабым будет, пробным. Горислав отобьется играючи. А с утра начнется… Волна за волной, приступ за приступом… Ну да уж до полудня-то простоит дружина, выдержит… А там и мы поспеем дело сладить.

Тут только Волхв глянул в упор на мальчика немигающими желтыми глазами:

— Поел? Тогда — спать! Нам еще полночи шагать до Завеева.

Таким тоном сказал, что Гриньша не решился более расспрашивать, прилег в теплый мох, плащом накрылся и мгновенно заснул. Когда Волхв растолкал мальчика, день близился к концу. Небо уже не слепило — темное, набухшее влагой, висело над головой низко. Кажется, вскарабкайся на ту кривую березу, протяни руку — и вот оно, рыхлое осклизлое пузо небесное… А у самой земли в воздухе воды нет, вся туманом в небо ушла, темными тучами свет закрыла.

В этот раз Волхв ничего не сказал, молча увязал котомку, кивнул — пойдем. И пошли.

Лес под конец дня тихий, настороженный. Птицы не поют, мелкое зверье свои делишки закончило, по норам схоронилось… А с ветвей ночная влага еще не каплет — теплые ветки покуда, и небо теплое, не отдает водицу земле. Шагая вслед за молчаливым проводником, Гриньша сам себе дивился — как это с ним вышло? Жили тихо с дедом в Мушанке, никуда не лезли, людей сторонились… Вспомнив деда, Гриньша хотел было носом шмыгнуть, да застыдился — не малец, чай. Что-то было в странном Волхве, что-то такое… что-то этакое. Устремленность и уверенность были в Волхве такие, что и Гриньша, даже не понимая, что они делают, зачем идут, осознавал — надо.

Пока шли лесом, стемнело, а Волхв шагал и шагал — неутомимый. Гриньша дивился, как можно так вот в лесу дорогу отыскивать? Ни разу спутник не остановился, по сторонам не огляделся… В затылке не почесал ни разу, идет, знай, по лесу, как по собственной горнице… И путь выбирает всегда удобный — то тропку звериную, то просеку заброшенную…

Один только раз вдруг замер Волхв, сгорбился — вроде как прислушивался… А потом бросил через плечо:

— Окружили, должно быть, уже Горислава… Ну да и мы теперь недалече от Завеева…

Гриньша