Пятнадцать минут спустя я надела через голову красное платье в стиле бэби долл, которое позаимствовала у Америки, а затем пошла в гостиную к Трэвису. Он смотрел телевизор, в одной руке держа пульт, а в другой — бутылку пива. Мой внешний вид не мог состязаться с тем фактом, что он надел галстук. Это было так официально: теперь я повидала все.
Трэвис увидел меня краем глаза и повернулся.
— Сногсшибательно! Я счастливчик, настоящий счастливчик, — сказал он, шагая ко мне и обнимая. Его губы слегка прижались к моим, а затем прошлись по щеке и ниже, по моей шее, до ключицы.
— Ты надел галстук, — тихо сказала я.
Он отстранился и посмотрел вниз.
— Я выгляжу, как идиот?
— Нет. Ты выглядишь… Ох, я предлагаю остаться дома.
Он улыбнулся и гордо поправил галстук.
— Хорошо выглядит, да? — он взял меня за руку. — Звучит чертовски потрясающе, но у нас бронь. Идем.
Он за руку вывел меня из дома, остановившись у двери, чтобы помочь мне с пальто. В феврале было особенно отвратительно: если не было дождя или гололеда, то обязательно шел снег по колено. Трэвис помог мне спуститься по лестнице, следя, чтобы я не подскользнулась на своих шпильках, но, когда мы дошли до тротуара, он поднял меня на руки.
Я схватилась пальцами за его шею, уткнувшись носом прямо под мочку его уха. Он так потрясающе пах. Чем больше я думала об этом, тем больше мне хотелось остаться дома.
Уже через полчаса мы сидели в баре местного итальянского ресторана «Rizoli». Мне пришло в голову, что Трэвис привел меня в ресторан, конкурирующий с рестораном родителей Паркера, но я решила не упоминать об этом. Место было переполнено, но нам повезло найти два свободных места в баре, пока мы ждали свободный столик.
Я отпила из соломинки, и заметила, как нахмурился Трэвис.
— Что не так?
— Я хотел, чтобы сегодняшний вечер был особенным. А с этим рестораном я, так сказать, пролетел.
— Пролетел? Это один из моих любимых ресторанов.
— Да, но это все еще… как-то по-обычному. Я хотел, чтобы наш первый день святого Валентина был, не знаю, особенным, понимаешь? А ты посмотри на всех этих людей: они делают то же самое, что и мы.
— Все не так уж плохо.
Какая-то девушка, перекрикивая десятки разговоров, закричала на всю комнату.
— Мэддокс?
— Давай, — сказал Трэвис, слезая с барного стула. Он протянул мне руку. — Пошли.
— Да ладно тебе, — сказала я, указывая на девушку, — она просто назвала нашу фамилию.
Трэвис улыбнулся, демонстрируя свои ямочки.
— Давай же, Гулька.
Больше ничего не говоря, я встала и взяла его за руку, выходя за ним к машине. Он остановился только для того, чтобы купить еду в окошке для обслуживания машин, а затем двинулся дальше. Проезжая поворот за поворотом, Трэвис направлялся в сторону института.
— Ты же не везешь меня на вечеринку Сиг Тау, правда?
Лицо Трэвиса скривилось в отвращении.
У меня возникла идея, куда мы ехали, еще когда мы были в паре кварталов, но я не была уверена, пока Трэвис не припарковался перед корпусом Бартлена.
— Ты шутишь, да?
— Неа, — сказал он, хлопнул водительской дверцей, а затем оббежал машину, чтобы открыть мою.
Трэвис взял меня за руку, и мы быстро и тихо обошли здание сзади.
— Нет, — сказала я, глядя в открытое окно подвала.
Не успела я возразить еще что-нибудь, Трэвис уже присел и спрыгнул вниз.
— Ну же, Голубка!
Снег все еще лежал на земле. Я стала бы мокрой и замерзшей, и у меня мгновенно испортилось бы настроение.
— Ни за что!
Руки Трэвиса в темноте подвала выглядели, как когти кошки под дверью.
— Это будет как в старые добрые времена!
— Нет значит нет, Трэвис. Нет, черт возьми.
— Мне здесь одиноко.
— Это ужасная идея.
— Ты испортишь весь мой план!
— Ты с ума сошел! Это даже не мое платье, и ты просишь меня его испортить!
— Ну да, для этого рановато.
Я слышала, что он пытался не засмеяться. Я скрестила руки. После долгой паузы, тихий и отчаянный голос Трэвиса разнесся из окна.
— Пожалуйста?
Я закатила глаза.
— Хорошо.
Я развернулась, спрыгнула, взвизгнув, и оказалась в руках Трэвиса в подвале Бартлена — здания, где мы впервые встретились.
Трэвис осветил нам дорогу телефоном, и мы пошли по коридорам. Наконец, один из них привел к знакомой большой комнате. Без криков и без пьяных стоящих плечом к плечу парней из братства, она казалась больше и менее… потной.
Я почти слышала голос Адама, ревущий через мегафон, и почти чувствовала взрыв энергии, когда Трэвис входил в комнату. Я подумала о крови, которой был забрызган мой кардиган, и о том, как мой взгляд упал в тот день на черные ботинки.
Трэвис потянул меня в центр комнаты. В моих мыслях возникли воспоминания о том, как он вытирал с моего лица кровь и отталкивал всех, кто близко ко мне подходил.
— Голубка, — сказал Трэвис, почти одновременно с тем, как он произнес это в моей памяти. — Это то место, где все началось. Где я увидел тебя впервые. Когда ты перевернула весь мой гребаный мир вверх ногами. — Он наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку, после чего вручил мне маленькую коробочку. — Подарок не дорогой. Хотя я и копил на него.
Я открыла его, и на моем лице возникла широкая улыбка. Это был браслет с маленькими подвесками.
— Это история о нас, — сказал он.
Свитер, два игральных кубика, зеленый шарик с трилистником на нем. Я посмотрела на Трэвиса.
— Это означает твои ставки, — сказал он, указывая на кубик, — а это — первая ночь, когда мы танцевали вместе, — сказал он, указывая на красный шарик.
Следующей подвеской был мотоцикл, а следующей — сердце.
— Первый раз, когда я сказала, что люблю тебя?
— Ага, — он выглядел довольным, и я полагала, что у меня такой же вид.
— А эта? — сказала я, указывая на колоду карт. — Ночь покера у твоего папы?
Трэвис снова улыбнулся. Дальше была индейка, и я засмеялась. Следующий шарик был чисто черным.
— Время, когда мы были не вместе. Самое темное время моей жизни.
Дальше был горящий шарик. Я не любила думать о пожаре, но