все формы, строительные плиты и шаблоны строго стандартные. Движения на улицах было мало — люди основной нейроформы не выносили давящий вид безликих монолитов. В центральном районе в основном находились компоненты Софотеков, склады, заводы и общежития Инвариантных, которые не желали красот, удовольствий и прочих неэффективностей и обитали в многоэтажных массивах спальных гробов.

Вокруг лежало второе кольцо — район в Стандартном стиле. Между тёмными озёрами и омутами текли ручьи наномеханизмов, и на чёрной жидкости собиралась белая пена. Водопады каскадных фильтров разделяли и смешивали потоки, а пруды, в которых хранились ингредиенты, были окружены аллеями псевдодеревьев и коралловыми устроениями нанофабрик. Сотни навесов цвета орхидеи отражали свет солнца. Дома и телеприсутствия вырастали, словно раковины — одно здание обвивало другое, и оба тянулись к горизонту, сверкая перламутром. Основными тонами были тёмно-синие, тёмно-жемчужные, сверкающие серебряные и крапчато-серые, улицы испещряли садики мысли, площадки для шабаша, святые диски, а также нимфарии, материнские деревья и транспортные бассейны — обычные люди и чародеи тяготели к фрактально-органическому хаосу Стандартной Эстетики. В садах и парках располагались части распределённых тел Цереброваскуляров.

А дальше, на окружающих холмах, царили зелёные рощи и белые поместья Консенсусной Эстетики, поддерживаемые в основном манориалами и Базовыми первого поколения. На склонах выстроились античные колонны, в растительной тени отдыхали английские парки, а среди них — дворцы в Георгианском, Неороманском, строгом Александрийском стилях.

Вдалеке Фаэтон увидел огромное озеро, в водах которого плавало около сотни диковинных существ, окружённых светом. Они походили на инкрустированные самоцветами каравеллы, а полотнища их парусов яркостью и рисунком напоминали крылья бабочек.

Фаэтон вспомнил город — Кисуму, расположен на юге Эфиопии, на берегу озера Виктория. Фаэтон вспомнил, почему вокруг было столько восторженных людей. В озере плавали Глубинные.

Это были последние из когда-то великой расы Юпитерианских полуколдунов, уникальной нейроформы, соединившей особенности Цереброваскуляров и Чародеев. Когда-то, до разожжения Юпитера, они покоряли штормы и течения его метановой атмосферы, и когда такой уклад жизни стал невозможен, они предпочли переселиться в китоподобные тела и заснуть на дне Марианской впадины, где по сей день плели между собой песни и звукообразы печального, неизмеримого чувства, известного только им. Их голоса в глубине заставляли вспомнить о старой жизни в бесконечной атмосфере газового исполина, они только напоминали о старых телах, песнях и переживаниях, но описать давние чувства заново не могли.

Один раз в тысячу лет, во время праздника, Глубинные просыпались из скорбной спячки, отращивали праздничную инкрустацию, цветные паруса и перепонки, всплывали и пели для людей.

Древний договор запрещал делать записи их песен, и даже обсуждать то, что было пережито во время выступления, было нельзя.

Неудивительно, что столько людей пришло наяву.

У Фаэтона подступил ком к горлу. Песню Глубинных он слышал лишь однажды — в прошлый раз, во время праздника под началом Аргенториума, Фаэтон сюда выбраться не смог. В позапрошлый раз, перед первой Трансцендентальностью Фаэтона (тогда торжествами заправлял Куприциан) песня откликнулась в нём ощущением бесконечности и бесконечной надежды — словно Фаэтон сам оказался среди необозримых облачных просторов Юпитера, или дальше — в гораздо более обширной межзвёздной пустоте.

Глубинные должны были стать живыми кораблями, способными выдерживать радиоактивный, полный космической пыли вакуум между лунами Юпитера, способными выдерживать немыслимый накал низкоорбитальных нырков в атмосферу Юпитера, но успешная очистка орбитального пространства и укрощение магнитосферы планеты обезопасили околопланетные маршруты. Глубинные обходились дороже, чем обычные судна. После строительства орбитальных лифтов и опасные нырки в атмосферу стали не нужны. Их уклад остался в прошлом. Пьянящий риск космических путешествий — тоже. Всё это Фаэтон услышал тогда, в той, первой песне. Она оставила в нём то зерно, что выросло мечтой о полёте к звёздам.

На праздник тогда его привела Дафна — но Дафна настоящая, или подделка, её посол — Дафна Терциус? Фаэтон не помнил. Похоже, нехватка сна сказалась на памяти.

Спрыгнув с пьедестала, Фаэтон пошёл против хода толпы. Глубинные не пели великую песнь тоски задаром. Всем, кто не заглушал песню через фильтр ощущений, выставлялся счёт, и, поскольку Фаэтон не мог заплатить, автоматика его раскроет. Раскрытому изгою, разумеется, никто путь не укажет, да и концерт из-за такого происшествия отложат, и вечер будет испорчен для всех. (Фаэтон с удивлением понял, что, несмотря на ссылку, всё ещё уважает права и чувства собратьев. Впечатление от той песни Глубинных до сих пор оставались в памяти, и он не хотел портить радость всем тем, кто оказался счастливей его.)

Фаэтон обошёл космический лифт. С обратной стороны, дальней от озера, толпа поредела. К растущим из парапета башням прикасались носами причаленные дирижабли, сами размером с кита. Рядом в воздухе висели драконограммы с расписанием в неизвестном формате.

Фаэтон остановил прохожую в костюме гипертермика.

— Прошу прощения, мисс, не могли бы вы помочь? Мы с моим спутником хотим попасть на Талайманнар.

Он указал за спину, на молчаливый силуэт доспеха в балахоне, и продолжил свою не совсем ложь:

— Но мы участвуем в игре в прятки, и по правилам нельзя выходить в Ментальность. Не подскажете, где тут ближайшая умная дорога?

Она склонила голову к плечу. Игривые глаза окружало пламя, а улыбка дымилась. Она что-то ответила, но Фаэтон не имел программы-переводчика на свой язык, грамматику и логику.

Он попробовал попроще:

— Талайманнар? Талайманнар? Дорога? Умная?

Фаэтон изобразил, как скользит по поверхности без трения, размахивая руками. Женщина захихикала.

По её размашистым жестам он понял, что умные дороги отключены. Она указала на дирижабль и подтолкнула к нему — мол, иди! Туда!

Фаэтон замер — она ему путь показала, или пригласила на свой корабль? Правда, в глазах тревоги не видно — непохоже, чтобы сейчас Аурелиан втайне предупреждал её о встрече с изгоем. А, вот она развернулась и пошла вместе с толпой — дирижабль явно не её.

Фаэтон поднялся на причал. Вблизи он увидел на борту герб Протектората Океанической Среды. Это был грузовоз, и, похоже, именно в нем Глубинный летел из Тихого океана на озеро