ТОЛЬКО ТЕЛЕГРАММЫ

1

«Служебная. Якутская АССР, Белый Олень, Бондареву. Тема диссертации сотрудницы института Полозовой совпадает пятым разделом перспективного плана поисковых работ Владимирской экспедиции. Избежание дублирования телеграфьте возможность договорного исполнения Полозовой научной части пятого раздела. Директор НИИ-240 профессор Губин».

«Служебная. Москва, НИИ-240, профессору Губину (далее закрытым текстом). Кто такая Полозова? Связи труднодоступностью объекта работ, также окончательным утверждением штатного расписания не представляется возможным этом году обеспечить маршрут пятого раздела необходимым фондом зарплаты. Начальник Владимирской экспедиции Бондарев».

«Служебная. Якутская АССР, Белый Олень, Бондареву. Гарантирую исполнение пятого раздела счёт фонда зарплаты НИИ-240. Полозова — молодой научный работник, положительно проявившая себя решении проблем среднеазиатского комплекса. Телеграфьте возможность обеспечения группы Полозовой транспортом, продуктами, снаряжением. Губин».

«Служебная. Москва, НИИ-240, Губину (далее закрытым текстом). Подтверждаю возможность доставки группы Полозовой самолётом квадрат заполярного комплекса, также аренды снаряжения, оборудования, также обеспечения продовольствием условии перечисления пятидесяти процентов договорных сумм не позднее двадцатого апреля сего года. Бондарев».

«Личная. Ялта, востребования, Полозовой. Вариант проверки метода хозяйства Бондарева утверждён. Срочно вылетайте Москву. Вторая половина отпуска конце года. Губин».

«Личная. Москва, НИИ-240, Губину. Вылетела. Полозова».

«Служебная. Якутская АССР, Белый Олень, Бондареву. Деньги исполнения пятого раздела, перечислены. Готовьте самолёт, снаряжение первую декаду мая. Губин».

2

— Маша? Ну как долетели? Не укачивало над Кавказом?

— Спасибо, Иван Михайлович, всё было нормально.

— Ну и прекрасно. Отдохнули хорошо? Разгрузили голову?

— По-моему, не очень. Мысли по-прежнему всё время крутились вокруг метода. Даже во сне.

— Ну вот видите… А у нас здесь почти всё готово. С экспедицией Бондарева заключён договор, деньги уже перечислены.

— Иван Михайлович, а кто такой Бондарев? Я что-то слышала о нём, но что именно — не помню. Как он отнесётся к нашим идеям? Ведь это же очень важно.

— Когда-то Бондарев работал в нашем министерстве начальником управления. Подавал надежды. Но потом что-то случилось, и он, кажется, даже сам попросился на восток, в Якутию.

— Главное, чтобы не был дураком хотя бы в первом приближении.

— Нет, нет, он совсем не дурак. Суховат, конечно, как всякий администратор. Осторожен. Честолюбив. Умеет считать деньги. Я вам советую, Маша, ни в какие глубокие конфликты с Бондаревым не входить. Если будут возникать спорные моменты, лучше сразу же связывайтесь со мной.

— Когда я получила вашу телеграмму о том, что утверждён Якутский вариант, я подумала, что всё-таки очень много может возникнуть всяких неожиданностей в работе на таком далёком расстоянии от института. Почти девять тысяч километров.

— Да, расстояние немалое.

— Иван Михайлович, а вам самому не хочется поехать к Бондареву? На месте увидеть, как теория найдёт подтверждение в методе, а?

— Видите ли, Маша, я бы, конечно, с большим удовольствием поехал к Бондареву и помог бы вам провести весь эксперимент на месте. Но есть одна причина, по которой мне не хотелось бы этого делать.

— Иван Михайлович, может быть, я сейчас скажу глупость, но, кажется, я догадываюсь об этой причине…

Во всех документах, связанных с моей поездкой в Якутию, встречается одна и та же формулировка: метод Полозовой, метод Полозовой. Но ведь никакого метода ещё нет! Тем более метода Полозовой. Есть всего лишь робкая, предварительная идея аспирантки Полозовой о создании новой поисковой методики на основе некоторых закономерностей общей теории глубинных разломов профессора Губина. Поймите меня правильно, Иван Михайлович. Мне не нужна примитивно-утилитарная помощь, я вовсе не хочу, чтобы вы водили меня по тайге за ручку, как девчонку. Я и так уже слишком много получила от работы с вами. Я просто хочу, чтобы метод, если он будет действительно подтверждён, получил имя своего настоящего создателя, чтобы он назывался методом профессора Губина!

— Нет, позвольте, позвольте! Никаких методов профессора Губина не будет и быть не может! Идея практического применения моих прогнозов целиком принадлежит вам, так что будьте любезны владеть ею до конца!

— Но ведь почти вся математическая часть написана вами!

— Э, милая моя, математика — ерунда! Математикой теперь каждый приличный исследователь как своими пятью пальцами владеет. Сейчас важно совсем другое. Чтобы вот здесь, под шапкой, в чердачном «отделении» новые идейки иногда возникали.

— Иван Михайлович, вы всё время шутите, а мне уже стыдно ребятам в лаборатории в глаза смотреть. Ведь все же знают, что метод Полозовой на три четверти сделан руками профессора Губина.

— Именно поэтому, Маша, я и хочу, чтобы к Бондареву вы поехали одна. Чтобы в поле весь метод был сделан только вашими руками. Чтобы вся поисковая, вся прикладная сторона методики, кто бы там ни писал её математическую часть, была только вашей… Я хочу в конце концов, чтобы вы прошли весь тернистый путь творческого процесса, чтобы познали все стадии научного открытия — от того самого момента, когда еле приметно блеснёт в мозгу робкая гипотеза, и до полного её подтверждения и признания.

— Иван Михайлович, могу я задать вам один вопрос?

— Нет, нет, не надо. Лучше я вам сразу же на него отвечу… Вы, очевидно, хотите спросить, для чего я делаю всё это? Наверное, со стороны это действительно выглядит несколько странновато, если не сказать большего. Так вот, слушайте. Хочу рассказать одну историю. Впрочем, это даже не история, а так, случай. Безо всяких аналогий и параллелей, разумеется… Однажды — дело было, кажется, перед самой войной — к Эйнштейну в Америку приехал молодой польский физик Леопольд Инфельд. В Принстонском институте высших исследований, где в то время работал Эйнштейн, Инфельд получил специальную стипендию и в течение года был ассистентом великого физика. Но вот прошёл год, стипендия Инфельда кончилась, и на следующий срок её не возобновили, несмотря на то, что сам Эйнштейн настойчиво просил об этом у руководителей института. Инфельду нужно было уезжать из Принстона, но он ещё не