белый всполох.

Будучи преисполнен решимости оправдать себя в глазах отца, я подавил страх и без колебаний побежал следом за ним. Несколько быстрых поворотов, и я загнал преследуемое существо в угол одной из монашеских келий.

Я собирался вылить на него оставшуюся собачью мочу, когда внезапно понял, что животное было намного меньше, чем хулицзин, которую мы преследовали. Это была маленькая, размером со щенка, белая лисичка.

Я поставил глиняный горшок на землю и сделал бросок.

Лисица извивалась подо мной. Она была удивительно сильной для такого маленького животного. Мне потребовались все силы, чтобы её удержать. Пока мы боролись, мех под моими пальцами становился скользким, как кожа, а тело удлинялось, ширилось, росло. Я всем своим весом прижимал его к земле.

Внезапно я понял, что мои руки и ноги обёрнуты вокруг обнажённого тела юной девочки, моей ровесницы.

Я вскрикнул и отскочил. Девочка медленно встала, взяла шёлковый халат, припрятанный за кучей соломы, надела его и свысока глянула на меня.

Из главного зала донеслось приглушённое расстоянием рычание, а затем звук удара тяжёлого меча, расколовшего какую-то доску. Потом снова звериный рык, и звук ругательства, вырвавшегося у отца.

Мы с девочкой смотрели друг на друга. Она была даже красивее, чем оперная певица, о которой я не переставал думать весь последний год.

– Почему вы охотитесь за нами? – спросила она. – Мы ничего вам не сделали.

– Твоя мать околдовала сына торговца, – ответил я. – Мы должны его спасти.

– Околдовала? Это он не оставляет её в покое.

Я опешил.

– О чём ты говоришь?

– Однажды ночью, около месяца назад, сын торговца наткнулся на мою мать, когда та охотилась на крестьянских куриц. Она была вынуждена перевоплотиться в человеческий облик, чтобы убежать, и как только он её увидел, то сразу влюбился. Она ценила свою свободу и не хотела иметь с ним ничего общего. Но, как только человек влюбляется в хулицзин, она не может не слушать его, как бы далеко друг от друга они не находились. Своими непрекращающимися стонами и плачем он доводит её до безумия, и она вынуждена каждую ночь приходить к нему, только чтобы заставить его замолчать.

Это было совсем не то, что я слышал от отца.

– Она соблазняет невинных юношей и забирает их жизненные силы, чтобы насытить свою тёмную магию! Посмотри, как болен сын торговца!

– Он болен, потому что бестолковый доктор пичкает его лекарствами, которые должны заставить его забыть о моей матери. Это моя мама поддерживала в нём жизнь своими ночными визитами. И прекрати говорить о соблазнении. Человек может влюбиться в хулицзин точно так же, как и в любую человеческую женщину.

Я не знал, что ответить, так что сказал первое, что пришло на ум.

– Я просто знаю, что это не одно и то же.

Она ухмыльнулась.

– Не одно и то же? Я видела, как ты смотрел на меня, прежде чем я надела халат.

Я покраснел.

– Наглый демон! – Я поднял глиняный горшок. Она не сдвинулась с места и продолжала насмешливо улыбаться. В конце концов, я опустил горшок.

Шум борьбы в главном зале стал громче, и вдруг раздался оглушительный треск, а затем торжествующий крик отца и долгий, пронзительный женский вопль.

Теперь на лице девочки не было насмешливой ухмылки, только ярость, постепенно сменяющаяся болью утраты. Её глаза потеряли живой блеск, они выглядели как у восставшего мертвеца.

Ещё один рычащий возглас отца. Крики внезапно оборвались.

– Лян! Лян! Всё кончено. Где ты?

По щекам девочки катились слёзы.

– Обыщи храм, – продолжил отец. – У неё здесь могут быть щенки. Мы должны убить и их тоже.

Девочка напряглась.

– Лян, ты нашёл что-нибудь? – голос приближался.

– Ничего, – сказал я, отводя глаза. – Здесь никого нет.

Она повернулась и молча выбежала из кельи. Через мгновение я увидел, как маленькая белая лисичка перепрыгнула через сломанную заднюю стену и исчезла в ночи.

*** 

Был Цинмин, Праздник Поминания Усопших. Мы с отцом отправились на кладбище, чтобы привести в порядок могилу матери и принести ей еду и питье, дабы утешить в загробной жизни.

– Я хотел бы на некоторое время остаться здесь, – сказал я. Отец кивнул и отправился домой.

Я прошептал извинения матери, взял курицу, которую мы принесли для неё, и направился на другую сторону холма, в заброшенный храм.

Я нашел Янь стоящей на коленях в главном зале, недалеко от того места, где пять лет назад мой отец убил её мать. Она носила волосы собранными в пучок, в стиле прошедшей церемонию цзы-ли молодой девушки, которая уже вышла из детского возраста, но ещё не успела обзавестись женихом.

Мы встречались каждый Цинмин, каждый Чон Янг, каждый Юй Лань и каждый Новый год – во все дни, когда члены семьи должны собираться вместе.

– Это тебе, – сказал я и протянул ей курицу.

– Спасибо. – Она аккуратно оторвала куриную ножку и изящно откусила небольшой кусочек. Янь объясняла мне, что хулицзин предпочитают жить неподалёку от людских деревень, потому их привлекают многие человеческие вещи: разговоры, красивая одежда, стихи и рассказы, и, иногда, любовь достойного, доброго человека.

Но хулицзин оставались охотниками, которые чувствовали себя по-настоящему свободными только в лисьем обличье. После того, что случилось с её матерью, Янь старалась держаться подальше от курятников, хотя ей по-прежнему нравился вкус куриного мяса.

– Как охота? – спросил я.

– Не слишком хорошо, – ответила она. – Несколько столетних саламандр и шестилапых кроликов. Никогда не удаётся поймать достаточно, чтобы наесться досыта. – Она откусила ещё один кусочек курицы, прожевала и проглотила. – У меня возникли проблемы с перевоплощением.

– Тебе трудно сохранять человеческое обличье?

– Нет, – она положила остатки цыплёнка на землю и прошептала молитву, обращённую к матери.

– Я имею в виду, мне становится всё труднее возвращаться к своему истинному обличью, – продолжила она, – для охоты. В некоторые ночи я вообще не могу этого сделать. А как идёт охота у вас?

– Тоже не так хорошо, как раньше. Змеедухов и злобных призраков не так много, как несколько лет назад. Даже привидений самоубийц, не закончивших свои земные дела, стало меньше. И нам уже несколько месяцев не попадалось ни одного прыгающего мертвеца. Отец обеспокоен снижением заработка.

Нам уже несколько лет не доводилось иметь дело с хулицзин. Возможно, Янь их предупреждала, и они держались подальше. По правде говоря, я испытывал от этого облегчение. Меня не радовала перспектива указать отцу на то, что он в чём-то неправ. Он и без того стал слишком раздражительным, будучи обеспокоенным тем,