карманной серии.

— Милок! — внезапно раздался чей-то голос.

Я вздрогнул.

— Стреляй или умрешь! — произнес у моего уха другой хриплый и грубый голос.

Я стал вертеть головой по сторонам, переводя взгляд с белокурой гангстерши в черных джинсах на бородатого бродягу, наставившего на меня револьвер. Да, дела мои швах… Может, все-таки обратиться к заводскому врачу?

— Послушай, ты, бородатый подонок, — сказал я, пытаясь приосаниться. — Нечего вам преследовать меня из-за той девчонки! И потом — ты больше не в моде. Теперь читают романы про шпионов.

— А ты кто такой? — прорычал он. — Чихать я хотел на твои шашни. Но тут мои владения, так что вали отсюда, пока мы не разнесли в щепки твою хибару и не нашпиговали свинцом тебя и твоих родственничков!

— Ай лав ю! — заявила белокурая гангстерша за 3,50 кроны, бросая на меня страстные взгляды.

— Она думает, парень чего-то стоит, — переговаривались между собой две девушки с обложек молодежных журналов, энергично жуя резинку, — а у него монет-то в кармане негусто!

— Стреляй или умрешь! — снова взвыл ковбой и поднял револьвер.

После этого я целых два дня не выходил из дома, а когда хозяйка предложила мне для чтения несколько еженедельников, я как можно вежливее отказался.

— Спасибо, хватит с меня прессы.

Рождество пришло и миновало, и все это время я довольствовался чтением романов без иллюстрированных обложек и изучением химических формул, отдыхая дома у родителей. Сразу же после Нового года я уехал обратно, чтобы начать обработку опытов. Однажды я все же рискнул купить свою обычную газету — в колбасной лавчонке. Но и на сей раз мне здорово досталось.

— Возьми меня домой! Стегай меня кнутом, бей меня! — вопила дама в высоких кожаных сапогах и с бессмысленным взглядом, сфотографированная на обложке детективного журнала.

— Хорошо бы выпустить из тебя кишки! — вмешался в беседу мужчина с обложки другого детектива. Он был занят тем, что связывал молодую девушку и затыкал ей рот кляпом, — она-то уж ничего не могла мне сказать. Мужчина, оторвавшись от дела, покосился на меня налитыми кровью глазами: — Ты похож на кота, которого собираются вздернуть. Еще и коммунист небось? Попался бы ты в компанию к нам, уж мы бы стерли ухмылку с твоей идиотской хари…

— Спасибо за любезное приглашение, — огрызнулся я. — Только поищи другого… Может, он и согласится отдать за тебя две кроны.

Когда я кинулся к двери, вслед мне прогремел выстрел. Колбасник удивленно поднял голову. Потом я прочел, что на место происшествия прибыла полиция, но ей ничего не удалось обнаружить.

Я прочитал купленные мною газеты, но никто со мной не говорил. Я решил, что начинаю избавляться от галлюцинаций. Должно быть, отдых не повредил бы мне, как сказал заводской врач, когда я заходил к нему в последний раз. Я решил снова пойти к врачу, рассказать о своих страданиях.

К сожалению, на другой день я совершенно забыл о своем намерении. Наши химические опыты дали интереснейшие результаты, и не успел я оглянуться, как было уже три часа, и заводской врач исчез.

В четыре я отправился обедать. По дороге торопливо купил газету, успев лишь поймать на себе два-три враждебных взгляда, но прибавил шагу и смешался с толпой.

Я вошел в кафе, где обычно обедал, и, сев за столик, бросил взгляд на газетный лист.

— Где ты был, когда горел мой дом? — прозвучал чей-то голос. — Сидишь тут довольный, и пальцем не пошевельнул ради меня?

Я вздрогнул и встретился взглядом с удрученным от горя фермером, снятым на фоне сгоревшего дома.

— Сейчас, когда мы столкнулись лицом к лицу, я надеюсь, вы будете помнить о нашей партии. Наша партия — единственная, которая ратует за субсидию для одиноких на строительство жилья. Я знаю, что вы — субъект невероятно тупой, но все же мои слова должны запасть вам в душу, — сказал другой голос. Политический деятель в упор смотрел на меня. Я уронил газету на пол.

— Спасибо, десерта не надо! — крикнул я официантке и ринулся к двери.

Врач осмотрел меня и нашел сильное переутомление. Затем дал мне какие-то пилюли и выписал больничный лист.

— Нервные расстройства — явление довольно распространенное в наши дни, — сказал он. — Но вы не волнуйтесь. Скоро вы снова будете, как огурчик.

Он оказался прав. Спустя две недели я почувствовал себя совершенно здоровым и спокойным. Мало того, я не раз заходил в табачные лавки и пристально разглядывал журналы на полке — и никакой реакции.

В СЕРЕДИНЕ февраля мы завершили, наконец, наши исследования. Концерн организовал пресс-конференцию с участием газет, телевидения, радио; начальник лаборатории произнес речь, где особенно расхваливал меня, называя одаренным химиком. Благодаря моим опытам, заявил он, ряд процессов в химической промышленности будет значительно упрощен, и концерн отныне сможет серьезно увеличить выпуск продукции.

— И я также рад вручить чек способному молодому исследователю в доказательство того, сколь высоко ценит его наш концерн, — сказал директор, похлопывая меня по плечу.

Сверкнули блицы, последовали поздравления, тосты, шампанское. Ложась в тот вечер спать, я почувствовал, что вполне доволен собой.

Проснувшись, я ощутил какую-то скованность. Мне казалось, что голова моя заключена в рамку, а ноги исчезли. У меня словно не было нижней половины туловища. Так и есть, она исчезла!

Тут я окончательно пришел в себя и увидел, где нахожусь. Я висел на стене в газетном киоске, в том самом, где впервые встретил заговорившую со мной девушку с обложки.

— Доброе утро, — произнес голос снизу.

— Добро пожаловать в нашу компанию, — сказал голос сверху. — Наконец-то и тебя сфотографировали!

— Ну, каково тебе сейчас? — прозвенел юношеский голос рядом со мной. — Мы так поступали со многими. Нужно лишь сфотографировать вас особой камерой — и вы навсегда выбываете из игры. Думаешь, кто-нибудь купит газету, где ты изображен? Э, нет! Провисишь здесь, пока тебя не сдадут в макулатуру, если сам себя продать не сумеешь! Только пройдет не меньше недели, пока ты этому научишься.

Я молчал. Хотел было открыть рот и произнести что-то, но ничего не получилось.

— Купи меня! — попытался обратиться я к девушке, которая подошла к киоску за газетой.