class="book">Коль этот круглый шар земной

                 нам во владенье дал аллах,

То счастье надобно искать

                 не в небесах — в земных делах!

Согласитесь, позиция действия, революционного действия выражена здесь недвусмысленно. Еще более определенно она выражена в стихах Бабича, написанных в разгар первой мировой войны, в 1915 году:

Позабудь обиду и уныние!

Если счастье надобно тебе —

Ради счастья проведи отныне

Жизнь свою короткую в борьбе!

Дореволюционная поэзия Урала составляет лишь малую часть антологии, и это естественно, ибо более полное и творчески многообразное «оформление» она получила за прошедшие десятилетия, после Октября 1917 года.

Поэтические страницы антологии — это одновременно и страницы истории края, истории всей страны. Революция и гражданская война, борьба с колчаковщиной и борьба с разрухой, коллективизация деревни и строительный энтузиазм буден, первые пятилетки, легендарная Магнитка, Великая Отечественная и обжигающая стремительным летом дней наша современность — все это прямо или косвенно, непосредственно, сюжетно или отраженно нашло воплощение в стихах поэтов, чьи имена представлены в антологии.

И, конечно, не столько сами события, их эпическое держание, их сюжет, сколько человек как центр притяжения и отражения событий, его характер, его утренняя биография на различных этапах общественного развития, его нравственность, его духовность занимают поэзию.

Вспоминаются ключевые слова Твардовского:

Я жил, я был — за все на свете

Я отвечаю головой.

Особенно характерна эта обостренная нравственная самооценка и самопроверка для поэзии последних двух десятилетий. Так что характер современника, его лирический образ раскрывается в стихах уральских поэтов в комплексе идейно-нравственных его качеств, и раскрывается объемно, всесторонне. Уральский характер — это советский характер. Он не только в славных революционных традициях рабочего класса и крестьянства Урала, но и в трудовой доблести, мастеровитости, в способности испытывать удовольствие от работы, любоваться красиво сделанной вещью.

И все же он — уральский, и всегда — на свой лад. Как, например, в стихотворении Сергея Васильева «Прямые улицы Кургана». Обращаясь к ним, поэт говорит:

И если есть во мне хоть малость

того, что следует беречь,

так это ваша власть сказалась

и отложилась ваша речь,

И если ярость азиата во мне,

как брага, разлита,

так это ваша виновата

сквозная даль и прямота.

Первые пятилетки вызвали в народе волну трудового энтузиазма, Урал тогда стал одним из важнейших центров индустриализации страны, а знаменитая Магнитка прогремела на весь мир и затмила своей славой другие новостройки. И вовсе не случайно, что именно на Магнитке впервые прозвучал голос одного из талантливейших представителей поэтической плеяды 30-х годов Бориса Ручьева. Молодо и задорно, на энтузиастической волне этих лет, писал Ручьев о строителях Магнитогорска:

Мы жили в палатке

с зеленым оконцем,

промытой дождями,

просушенной солнцем,

да жгли у дверей

золотые костры

на рыжих каменьях

Магнитной горы.

Пока пришла «красивая слава» к строителям Магнитки, немало хватили они лиха. Но молодость и энтузиазм взяли свое. И не Магнитка ли закалила характер, сделала человека двужильным, дала ему физические и нравственные силы сберечь себя в испытаниях куда более тяжких, и не только сберечь, но и победить.

Шли — в скалах тропы пробивали,

шли, молча падая в снегу

на каждом горном перевале,

на всем полярном берегу.

В мороз работая до пота,

с озноба мучась, как в огне,

мы здесь узнали,

                       что работа

равна отвагою войне.

Вот он — уральский характер, советский характер. Не в единичном порыве, не в мгновенном взлете, а в постоянном напряжении, в длительном — на грани человеческих возможностей — испытании. Закалка его подобна закалке уральской стали.

Другой поэт, А. Крашенинников, родившийся тогда, когда писал свои первые стихи Ручьев, оглядываясь на прошлое, ища там истоки силы и жизнестойкости уральцев, размышляет:

Не потому ль варился на Урале

Неповторимой прочности металл,

Что жизнь ему как жертву отдавали…

Уральский металл требовал жертв, в том числе и физических, но причастные к его добыче и выплавке сами закалялись, как металл.

Читатель, наверное, заметил уже, что под влиянием стихов об Урале и уральцах я вовлекаюсь в публицистическое их прочтение. Но не ведет ли к этому сам подбор стихов, целевая установка антологии? Конечно, составители не могли не учитывать, что антология не сибирская, не какая-либо иная, а именно уральская, и что помимо родственной географической связи с Уралом ее авторов должна в какой-то мере быть учтена тематическая связь с этим краем. Иначе какой же смысл в издании региональной антологии.

Но при этом остается в силе и принцип эстетический, поэты должны быть представлены лучшими стихами. Никто с точностью не может сказать, насколько это удалось сделать составителям, ибо эстетические мерки несовершенны, как несовершенен вкус разных людей. Одно бесспорно: в двух томах стихов найдутся произведения на разные вкусы — от изысканных лирико-философских медитаций и буйной игры словом до напряженных публицистических монологов, открыто выражающих гражданские чувства.

А если вслушаться в слова, в ритм стиха, если как следует ощутить его метафорику, то и у Ручьева, и у Сергея Васильева, и у Татьяничевой, и у их более молодых собратьев Валентина Сорокина или Алексея Решетова мы обнаружим следы влияния и заводского фольклора, и крестьянской народной уральской песни, и той речевой традиции, которая ответвилась на Урал от новгородского корня.

В словесном буйстве Василия Каменского не раз послышатся отголоски уральских говоров, корневые звучания диалектных слов. А помните — в поэме «Степан Разин»: «Сарынь на кичку! — Прогремели горы». Какие это горы «прогремели» знаменитый клич? И не здесь ли, на Урале, родилось удивительно звучное слово-образ «звенидень», родилось от слияния солнца, лазурной «бегучей» волны, пения птиц и звона металла?..

А отчего,