Фоулер Карен Джой УВЯДШИЕ РОЗЫ

Тридцать два шестиклассника начальной школы Холмса выстроились вдоль барьерчика, предохраняющего стекло Комнаты Горилл от следов пальцев. Двое поедали прихваченные с собой ленчи. Шестнадцать что-то вынули из своих сумочек с ленчем и выбросили вместо того, чтобы съесть. Их учителю было все равно. Пятеро перешептывались, глядя на девочку, что дергала ручку запертой двери и не обращала на них внимания. Еще пятеро обсуждали вчерашнюю игру, в которой знаменитый Майкл К. набрал 82 очка, и трое смотрели на горилл. Андерс подошел к одному из этой троицы. Это была часть его работы. С другими своими обязанностями он справлялся лучше.

— Тут у нас и горные, и равнинные гориллы, — сказал он мальчику в бейсбольной шапочке. Тот никак не отреагировал. Андерса устроило и это. — Я знаю, какие из них какие, продолжил он, — потому что это мои гориллы. Некоторые умники утверждают, что у них разные носы, но я это проверил и ничего такого не заметил.

За стеклом было тринадцать горилл. Пятеро сидели у задней стены на камнях. Малыш играл с подвешенной на веревке покрышкой, раскачивая ее ногами и время от времени закручивая. Одна горилла сосредоточенно уставилась в никуда. Четверо перебирали другу другу шерсть. Еще одна грызла расщепленный кончик палочки, а последняя наблюдала за остальными. Величественная сцена. Угрюмые. Скрытные. Капризные. Пугливые. Многие годы эти слова применяют по отношению к гориллам. В них нет ничего от веселой живости шимпанзе. Гориллы не клоуны. Чтобы иметь с ними дело, нужен сдержанный человек с чувством собственного достоинства. Возможно, склонный к одиночеству. И Андерс был таким.

Мальчик вытянул вперед палец. — Вот эта и в самом деле выглядит злой. — Андерсу не было нужды смотреть, он и так знал, о какой горилле говорит мальчик.

Равнинная горилла. Великий Гаргантюа. — Поль де Шаймо был, наверное, первым белым человеком, увидевшим гориллу, сказал мальчику Андерс. — Он выследил их, нескольких застрелил, вернулся во Францию и принялся рассказывать истории об их злобности. Так он выглядел храбрее, а его книги лучше продавались. Барнум проделал то же самое со своими цирковыми гориллами. Он знал, что люди больше платят, когда их пугают, а не ждут от них сочувствия. — Гаргантюа за стеклом завертел огромной головой. Зубы его были постоянно оскалены, но глаза, скошенные влево, говорили совсем о другом. Андерс гордился этими глазами.

— Видишь ту гориллу? Так вот, один моряк плеснул на нее азотной кислотой. Он потерял работу и хотел отомстить бывшему нанимателю. Кислота повредила мускулы ее лица, и поэтому кажется, что она все время огрызается. Это единственное выражение, на которое она способна.

В стекло полетела горсть ореховой скорлупы. Андерс обнаружил бросавшего и ухватил его за руку. — Я рассказываю о большой горилле в углу, — сказал он второму мальчику. — Тебе это будет интересно. Его вырастила одна англичанка, миссис Минц, и он жил у нее дома в Бруклине, пока не вырос очень большой. Вид у него, может, и грозный, но он очень боится грома. Однажды ночью случилась гроза, и когда миссис Минц проснулась, то увидела, как это 400-фунтовая горилла сидит возле ее кровати и плачет.

Теперь уже шестеро детей прислушивались к Андерсу. Где-то прогудел слон. — Они на нас не смотрят, — пожаловался один из мальчиков, а девочка в клетчатой юбке поинтересовалась, есть ли у них имена.

— Вообще-то у нас три гориллы, которых вырастили англичанки, — сказал Андерс. — Джон Дэниел. И Тото, вон тот толстый, что блох ищет. И еще Гаргантюа, которого на самом деле зовут Бадди. Гориллы никогда не смотрят прямо в глаза и не любят, когда их разглядывают. Они с трудом переносят жизнь в зоопарке. Первые гориллы, завезенные к нам, умерли через несколько недель. Зато те, что выросли у кого-нибудь дома и у кого была мать вместо работника зоопарка, приживаются гораздо лучше.

Тото зевнула. Глаза у нее закрылись, как только раскрылся рот. Кончив зевать, она шлепнула губами. Она прожила здесь меньше всех. Андерс пустил ее к остальным лишь в прошлом году. Любить Тото было труднее, но Андерсу это удавалось. Андерс узнавал о своих гориллах все, что мог, и он знал, что Тото привыкла быть любимицей. Избаловавшись и приобретя склонность к вспышкам раздражения, Тото настолько всех затерроризировала, что из ее первого дома ее пришлось удалить. Когда ее приемная мать, миссис Хойт, поняла, что больше не в состоянии ею управлять, Тото продали в зоопарк, но миссис Хойт ее частенько навещала. — Тото была куплена как невеста для Бадди, — сказал Андерс. — Она выросла на Кубе, где у нее был свой любимец кот.

Теперь Андерса слушали уже десять детей. Есть ли у кого-нибудь из них кот? Андерс сомневался в этом. Но он еще не все рассказал. — Когда Тото приехала в Штаты, она привезла с собой приданое. Свитера, платья и носки, — сказал Андерс, — и на каждом предмете было вышито «Тотито». Газетам это понравилось, и они назвали ее «будущей мисс Гаргантюа». Но когда они впервые встретились с Бадди, Тото швырнула в него свою постель, и с тех пор не смягчила своей неприязни.

Возможная теща тоже немало потрудилась, стобы саботировать этот союз. — Она всего лишь девятилетний ребенок, — говорила миссис Хойт. — Чего же вы от нее ждете?

Вдоль задней стены прошелся Джон Дэниел, его шаги были медленнными и плавными, на спине бугрились мускулы. Он был любимцем Андерса. — Джона Дэниела заказал у «Харрода» майор Руперт Пенни из Королевских ВВС в качестве подарка для своей тетушки. У Джона Дэниела был целый набор болячек, включая рахит, но тетушка, миссис Каннингем, справилась с ними. Она растила его так, словно он был маленьким мальчиком. Немного баловства. Немного твердости и запретов. Он ел с ними за одним столом и должен был сам наливать себе воду в стакан и мыть за собой тарелку. Он был приучен пользоваться туалетом, а поскольку он плакал, когда спал один, его поместили в комнату рядом с комнатой майора. Миссис Каннингем не консультировалась со специалистами и сама разработала для него диету из фруктов, овощей и гамбургеров из сырого мяса. И роз. Ему нравилось есть розы, но только если они свежие. Он никогда не ел увядшие.

Когда он вырос чересчур большим, миссис Каннигем продала его в частный зоопарк, где, как она полагала, ему будет лучше всего. Как ни трагично, в конце концов он оказался в цирке. Андерс сам в возрасте восьми лет потерял мать, которая его баловала, и ему казалось, что он лучше всех понимает Джона Дэниела. Он понимал, что значит резко и неожиданно сменить один дом на другой, гораздо худший. У Джона Дэниела лицо