куртизанок. Одет он был, как и Данло, в черную шелковую форму пилота. Величественно, но быстро, поскольку шагал очень широко, он подошел к своему молодому собрату и склонил голову в знак приветствия.

— В этом фонтане есть что-то особенное? Должен предупредить, что при этаком многолюдстве тебе не удастся долго держаться в стороне от толпы, хотя и не могу винить тебя за то, что ты чураешься этих торгашей.

— Но я никого не чураюсь, мастер-пилот, — ответил Данло. Его голос, восхитительно мелодичный, приобрел уже некоторую жесткость от многочисленных горестных воспоминаний. С немалым трудом — этикет требовал, чтобы он смотрел прямо в глаза Зондерваля, взиравшие на него с непомерной высоты, — он вернул мастер-пилоту поклон.

— Почему же ты стоишь именно у этого фонтана?

Данло снова повернул голову к фонтану, выписывающему красивые водяные параболы. Капли, отражая на лету огни множества световых шаров, вспыхивали серебром, пурпуром, золотом и синевой и роняли свой блеск в бассейн. Большинство других фонтанов в саду било не водой, а вином, жидким тоалачем и прочими наркотическими напитками. Фарфарцы с громким задорным смехом погружали в них свои кубки, а порой, шокируя чопорных орденских академиков, ныряли туда сами и подставляли рты под винные струи.

Данло с улыбкой поднял глаза на Зондерваля и сказал:

— Я всегда любил воду.

— Для питья или для купания?

— Для слуха. И для глаз. В воде столько воспоминаний, правда?

В тот вечер, стоя у фонтана и глядя на посеребренную звездами Экстра реку Истас, Данло вспоминал другие, холодные небеса, которыми любовался в детстве. В свои двадцать два года — а в этом возрасте редко оглядываются на прошлые бедствия, предпочитая мечтать о золотом будущем, — он не мог не вспоминать о гибели своего народа, благословенных деваки, павших жертвой загадочной болезни, созданной руками человека. Не мог не вспоминать о путешествии в Невернес, где он, вопреки всякой вероятности, стал пилотом Ордена и получил черное пилотское кольцо, которое носил теперь на мизинце правой руки. Он не мог не вспоминать о своей юности, потому что, к несчастью своему (и к счастью), был напитан памятью, как камень — силой тяжести и голубая звезда-гигант — огнем и светом.

Каждый в жизни знает три состояния отражающие пройденный душой путь больше, чем детство, зрелость и старость.

Эти состояния таковы: «со мной этого не случится», «я могу это преодолеть» и «я это принимаю». Судьба Данло состояла в том, что он, пройдя первые два состояния гораздо быстрее, чем полагается человеку, все еще не нашел пути к тому приятию, которого ищет каждый. Однако, несмотря на ужасы его детства, несмотря на предательства, обиды и душевные раны, несмотря на потерю любимой женщины — Тамары Десятой Ашторет, в нем чувствовалось нечто трепещущее и таинственное, словно он дал себе какое-то обещание и заключил секретный договор с жизнью.

— Возможно, ты помнишь слишком много, — сказал Зондерваль. — Как твой отец.

— Отец… — Данло указал на восток над рекой и горами, где загорелись первые звезды Экстра. Планета Фарфара, вращаясь вокруг своей оси, поворачивала их к внешним регионам галактики за блестящим рукавом Ориона. Скоро все ее небо должно было стать окном в Экстр. Голубые и белые Якне и Плессис уже мерцали на черном бархате ночи, а вскоре предстояло явиться сверхновым — старым, слабым, далеким сверхновым, которые могла бы затмить любая из шести лун Невернеса. Представление об Экстре как о свалке взорванных звезд казалось Данло ошибочным. Среди миллионов этих небесных огней сверхновых сравнительно немного, несколько сотен или несколько сотен тысяч; величайшая проблема миссии заключалась в том, что никто не знал как следует размеров Экстра и его истинной природы. — Отец был одним из первых пилотов, проникших в Экстр. А теперь это сделали вы, мастер.

Зондерваль потрогал длинным тонким пальцем длинную верхнюю губу и сказал:

— Я должен напомнить тебе, что ты теперь полноправный пилот и не обязан обращаться к каждому мастер-пилоту «мастер».

— Я не ко всем так обращаюсь.

— Только к тем, кто побывал в Экстре?

— Нет, — улыбнулся Данло. — Только к тем, к кому я не могу обращаться иначе.

Этот комплимент явно польстил Зондервалю, имевшему крайне высокое мнение о собственной персоне. Столь высокое, что он почти на всех смотрел как на низшие существа и, следовательно, не придавал их комплиментам никакого значения. Улыбка и наклон головы, которыми он ответил Данло, служили мерой его уважения к молодому пилоту.

— Ты разумеется, можешь называть меня «мастер», если тебе это приятно.

— Вы хорошо знали моего отца, мастер?

— Мы вместе учились в Ресе и вместе давали пилотскую присягу. Вместе воевали. Я знал его настолько хорошо, насколько мне вообще может хотеться знать человека. А он был только человек, что бы там о нем ни говорили.

— Значит, вы не верите… что он сделался богом?

Отец Данло, будучи молодым пилотом, участвовал в великом поиске Старшей Эдды. Желание познать непознаваемое привело его к деваки, одному из алалоиских племен, живущих к западу от Невернеса. Там Данло родился и был оставлен, а затем усыновлен приемными родителями, Хайдаром и Чандрой. Там же с его отцом произошла трагедия: ему пробили голову камнем, и он умер. Последующее воскрешение открыло перед ним великие возможности. В Пилотской Войне он привел своих сторонников к победе и стал сначала Главным Пилотом, а потом и главой Ордена.

— Богом… — повторил Зондерваль. — Нет, не верю я в подобные сказки. Ты должен знать, что я обнаружил одного так называемого бога недавно, когда совершил путешествие в восемнадцатое скопление Девы. Мертвого бога. Он был больше Восточной Луны и весь состоял из алмазных нейросхем. Такой огромный алмазный компьютер. Боги — это компьютеры повышенной сложности, больше ничего. Или компьютеры, привитые к человеческому разуму, гибрид человека с компьютером. Это мало кто признает, но так оно и есть. Мэллори Рингесс на Агатанге заменил половину своего поврежденного мозга белковыми нейросхемами. Вот так. Стал ли он из-за этого богом? Если да, то я Тоже бог — как любой из тех немногих пилотов, кто владеет легким кораблем по-настоящему. Когда я подключаюсь к корабельному компьютеру и звезды светят мне в глаза и вся вселенная принадлежит мне, я ни в чем не уступаю богу.

Данло помолчал немного, слушая плеск воды в фонтане, жужжание вечерних насекомых и гул тысячи голосов, а потом сказал:

— Кто знает, что значит быть богом? И может ли компьютер быть им? Я думаю, что мой отец — это нечто иное. Нечто большее.

— Что