слышно собственное дыхание. Отряд уже скрылся в зарослях. Озеро здесь мелкое, но ноги путаются в тине, резак больно жжет голые икры. Идти надо осторожно, чтобы под ногами не хлюпало. А вот и пластуны. Опутанные тиной, мокрехонькие, они замерли у самого берега и не спускают глаз с врага. Ваня-есаул знаком сообщает Коле-атаману, что все благополучно, можно действовать.

Ингуши, пообедав, растянулись на лугу, греют животы на солнце, дремлют. Вдруг пронзительный свист будит мертвую тишину, и сразу же со всех сторон, из озерных зарослей, оживших, точно от ветра заколыхавшихся, раздается глухой, протяжный вой.

Заржали перепуганные кони и понеслись по лугу.

Как ужаленные, вскакивают ингуши, хватаются за винтовки, но ничего не видно, только угрожающе колышутся озерные заросли да воет, гудит кругом земля.

Кони уже чуть видны вдали. Ингуши бегут за ними вдогонку.

Коля-атаман выходит из зарослей.

— Полный разгром неприятеля. Кавалерия обратилась в бегство, — говорит он с серьезным видом и вдруг, вскидывая вверх ноги, перевертывается через голову.

За атаманом, робко озираясь, выходит вся осипшая от воя ватага.

Пока ингуши ловят своих коней, ребята в полной безопасности кувыркаются на лугу, оглашая окрестность торжествующими победными криками.

В то время Коля Щорс учился в железнодорожной школе. Летом почти все школьники собирались под его командой. Иной раз, когда отряд, распевая солдатские песни, маршировал по улицам Сновска, в строю насчитывалось до сотни ребят. Коля-атаман, сын отставного солдата— ратника запаса, обучал их строю в лесу, за кладбищем. Здесь было сооружено нечто вроде крепости. На валу стояли часовые. Штаб отряда помещался в доме паровозного машиниста Кваско, Колиного дяди. Тут же хранились запасы оружия. Изготовлялось оно по чертежам, которые Коля-атаман заказывал своему деду, инструментальщику паровозного депо Табельчуку. Словом, дело было поставлено на солидную ногу.

После одного из набегов отряда на помещичьи озера в управление сновской полиции прискакал посыльный с пакетом от княгини Милорадович. В тот же день к машинисту Кваско заявился сам господин пристав.

— Где ребята?

— А кто их знает. Бегают где-нибудь, может, в солдаты играют.

— А ну-ка, разыщи их. Всыплю вот я им за эти игры. Княгиню досмерти перепугали. Войска, пишет, надо вызывать, разбойники появились.

«Разбойников» нашли с большим трудом, хотя они были совсем близко: сидели в темном сарае на киносеансе. Ваня-есаул крутил ручку детского киноаппарата, выигранного отцом в лотерее. Зрители не отрывали глаз от скакавшего на простыне-экране жокея. Среди зрителей был и Коля-атаман.

Сеанс пришлось прекратить. Атамана и есаула потребовали на допрос. Они явились втроем: Коля Щорс, Ваня Кваско и его брат Тима. Это была неразлучная компания, заводилы сновских школьников.

— Это вы, разбойники, распугали всю охрану княгини Милорадович? — спросил пристав.

— Мы, дядя, играем в войну, — ответил за всех Коля Щорс.

— А с кем же вы воюете?

— А мы с японцами воюем.

— Врете, разбойники.

— Я, дядя, никогда не вру. Если у меня кто соврет, я ему завсегда сам в морду дам, — строго сказал Коля Щорс.

— А кто ты такой?

— Я атаман.

— Атаман? А ну-ка, подойди.

Пристав схватил атамана за ухо.

— Дядя, больно, отпусти, а то укушу, — тихо сказал Коля-атаман.

Пристав быстро отдернул руку и спросил у Кваско:

— Это твой?

— Племянник. Сынок Щорса Александра, машиниста.

— Выдери его, разбойника.

— А за что, дядя, драть меня?

— Не води свою банду на княжеские озера.

— Так мы же, дядя, в войну играем! Разве нельзя?

— В войну можно, а вы революцию устраиваете.

— Ничего подобного, — запротестовал Коля-атаман. — Революции только взрослые устраивают. Детей в тюрьму не сажают.

А ну тебя к черту… Выдрать! — приказал пристав и на атом закончил допрос… Драть Колю никто не стал. Он жил свободно, никем не опекаемый. После того как умерла от чахотки его мать, отец, оставшийся с кучей детей мал мала меньше, женился вторично. Коля большую часть времени проводил у своих родственников по матери — у Кваско и Табельчуков. Нередко он и ночевал у них. К мачехе Коля относился холодно, называл ее по имени и отчеству. Это испортило его отношения с отцом, который требовал, чтобы все дети называли мачеху «мамой». Колю переломить не удалось. У него был твердый, не по летам установившийся характер.

— Не могу, хоть убей меня — не могу. Я мамку свою помню, — упрямо твердил он отцу.

Детство пролетело мигом. Тринадцати лет Коля-атаман окончил железнодорожную школу. Надо было думать о поступлении на работу. Большая семья с трудом перебивалась на тридцатирублевое жалованье отца. Однако, Николай, получивший при окончании школы похвальную грамоту, принеся ее домой, сказал отцу:

— Теперь надо думать, где учиться дальше.

Эта фраза поразила отца. Она была сказана тоном, которого он еще не слыхал от сына. Его поразило, что тринадцатилетний Николай говорит о своем желании учиться дальше с такой определенностью и твердостью, как будто это действительно можно осуществить.

— Думать можно, — сказал отец, — это нам не возбраняется. А куда же, к примеру, ты думаешь определиться для учения?

— Куда примут, — твердо сказал Николай, — выбирать не приходится.

Отец усмехнулся:

— В кузницу в ученики.

Однако, твердость сына повлияла на отца, придавленного вечной заботой о куске хлеба. Он решил сходить посоветоваться с начальником депо, но, войдя в кабинет, растерялся, забыл снять шапку, и начальник депо с бранью выгнал его вон.

— Куда нам, черномазым, соваться, — сказал отец, вернувшись домой, и безнадежно махнул рукой.

Николай настойчиво расспрашивал всех знакомых машинистов, где и какие есть школы, в которых могут учиться дети рабочих. На этот вопрос никто не мог ему ответить. Наконец, Николаю посчастливилось. В его руки попала программа Киевской военно-фельдшерской школы. В примечаниях к ней было сказано, что при поступлении детям-сиротам дается преимущество.

Николай решил попытаться. Отец, узнав, что в военно-фельдшерской школе ученики содержатся на казенный счет, не возражал против поездки с сыном в Киев. С маленькими узелками в руках они долго плутали по незнакомым шумным улицам Киева, пока нашли школу. Отец не сразу решился войти в мрачное казенное здание с тяжелыми железными воротами. Сын нетерпеливо потянул его за рукав. В канцелярии военный чиновник взял заявление, документы и сухо сказал, что ответ придет по