особое внимание уделяя пространству между подолом юбки и кружевным краем чулок.
А если так?
— Прошу Вас, — я разворачиваюсь, позволяя насладиться видом сзади.
И с удовлетворением отмечаю, как он громко сглатывает. Надо же, после стольких лет Фея ещё можно чем-то пронять? Приятно, приятно…
Начинаю со спальни, чтобы дать своему работодателю понять, что его горничная получает зарплату не зря. Прохожу в центр комнаты, по скрадывающему стук каблуков ковру и разворачиваюсь, заставив юбку взлететь выше и продемонстрировать, на секунду, то, что под ней.
— Можете убедиться, здесь идеальная чистота.
Фей подходит к столу, проводя по его поверхности кончиками пальцев. А затем подносит их к лицу, потирая подушечки друг о друга:
— Надо же, и впрямь идеальная.
Конечно, это так, ведь на нервах я умудрилась отдраить квартиру почти до блеска. Но что-то подсказывает — он сейчас ведёт речь вовсе не о чистоте. А голос такой, что мне хочется отдаться ему прямо на этом самом столе, наплевав на всякие там игры. Но он же сам просил сюрприз, так пусть наслаждается им до конца.
— Я рада, что Вы оценили. Перейдём к кухне?
Я не командую, скорее предлагаю, но он и не думает противиться. И вновь идёт позади, не отрывая взгляда от моей попы. С такой высотой каблуков пытаться не вилять ею — занятие бесперспективное, да я и не пытаюсь. Так даже лучше.
На кухне приятный полумрак, растворяемый лишь подсветкой шкафов. И здесь тоже чисто, за исключением безобразного пятна чая, расплывшегося вокруг опрокинутой (нарочно, конечно же) кружки. Причём лежит она именно так, чтобы броситься в глаза с самого порога, который мы и перешагиваем в этот самый момент.
Супруг вновь ловит всё на лету. И хмурится, заметив выбивающийся из общего идеала штрих:
— Кристина, извольте объяснить — это что?
У него такой голос, что мой в ответ дрожит почти натурально:
— Простите, я даже не знаю, как так могло получиться… Возможно, это кот…
Его левая бровь приподнимается заинтересовано:
— То есть Вы на полном серьёзе пытаетесь переложить свою ответственность на животное?
Плакать по заказу я не умею, так что просто подношу ладонь к губам, словно едва сдерживая слёзы:
— Нет, конечно нет, пожалуйста…
Он подходит к барной стойке и опирается на неё спиной, скрещивая руки на груди:
— Не далее, чем пять минут назад Вы убеждали меня в идеальной чистоте. А сейчас я вижу это. В моём доме не место недисциплинированности, Кристина.
Я опускаю глаза долу, будто не решаясь возражать.
— В агентстве мне рекомендовали Вас, как одну из лучших сотрудниц. Теперь же я в этом сомневаюсь. Пожалуй, мне придётся отказать от Ваших услуг.
— Нет, — я непроизвольно повышаю голос. — Прошу, мне очень нужна эта работа!
Он морщится недовольно, потирает идеально выбритый подбородок, но всё же качает головой:
— Не думаю, что готов спустить подобную расхлябанность и оставить Ваш проступок без внимания.
— Я… — руки нервно комкают ткань, — я готова понести наказание.
— Наказание? — тон задумчивый, словно он сам об этом не думал, но идеей заинтересован.
И я хватаюсь за соломинку:
— Любое наказание, которое Вы назначите. Пожалуйста, Тимофей Игоревич, мне правда очень нужна эта работа. Вы можете оштрафовать меня, только не выгоняйте!
— Вы же понимаете, что меня не интересуют Ваши копейки?
— Тогда… я не знаю…
— Вы привлекательная девушка, Кристина, — его взгляд опаляет, так что краснею я совсем не наигранно. — Уверен, Вы знаете, чем меня можно заинтересовать.
Фей стоит всё также облокотившись на стойку, внешне расслабленный, но очерченные контуры вен на руках на раз выдают, чего эта мнимая расслабленность стоит.
И скромная горничная делает несколько неуверенных шагов навстречу хозяину, роняя чёртову метёлочку на пол.
Муж не говорит больше ни слова, даже когда я медленно опускаюсь на пол, устроившись перед ним на коленях. Разве что смотрит, теперь сверху вниз, с таким вихрем чувств в глазах, что меня начинает потряхивать. И дрожат руки, расстёгивая тяжёлую пряжку ремня. За эти годы мы успели узнать друг друга от и до, так что я на все сто уверена — ничего из того, что для меня неприемлемо, он точно не сделает. Но ситуация оказывается возбуждающей настолько, что уже я проникаюсь ею насквозь. И почти вживаюсь в безумно несвойственную, противоречащую натуре роль, ощущая себя не женой, решившей разнообразить семейную жизнь, а юной девочкой, так на многое готовой, ради сохранения работы. — Смелее, Кристина, — голос у Фея с хрипотцой, хотя я толком ничего ещё и не сделала. Но, подбодрённая, окончательно справляюсь с ремнём и берусь за пуговицу. Ткань брюк недвусмысленно натянута, выдавая отношение мужа к происходящему. И с нажимом проведя ногтями по молнии, я оказываюсь вознаграждена вырвавшимся у него сквозь зубы вздохом. Я ещё даже не начала, любимый. Даже не начала… Замок ползёт вниз, вслед за ним и ткань тёмных боксеров, и вот я уже касаюсь пальцами нежной, бархатистой кожи. Обхватываю пальцами, сведя их в кольцо, веду до самого основания, слыша уже не вздох, а что-то, похожее на тихий стон. И наклоняюсь ближе, вбирая головку в рот. Наверное, мазохизм заразен, потому как Фей давно уже признался, что тоже получает удовольствие от лёгкой боли. Так что зубы присоединяются к губам, заставляя мужа непроизвольно податься бёдрами вперёд. А меня — вобрать его глубже. Поступательные движения головой уменьшают свободу действий, но никто не мешает помогать себе рукой. И это почти сразу приносит свои результаты — ладонь Фея проходит по волосам, сбивая чёртов ободок, а затем устраивается на затылке. Я расслабляюсь немного, позволив ему самому задавать нужный ритм, а затем поднимаю глаза. Кто сказал, что подобный способ доставить удовольствие любимому мужчине — это унижение? Что ж, кто бы ни был этот глупый человек, это его дело. Для меня же было сейчас одним из величайших наслаждений, видеть лицо мужа, с закрытыми глазами и полуоткрытыми губами, по которым периодически проходится язык, смачивая их. Мой же язык тоже не остаётся без дела… — Ч-чёрт, Крис, — я так увлекаюсь процессом, что почти пропускаю момент, когда он останавливает меня и вздёргивает на ноги, тут же целуя так, что эти самые ноги почти не держат. Губы Фея терзают мои, покусывают так, что даже немного больно, но приятно куда больше. А руки спускаются ниже, задирая и без того невеликую юбку и сжимая ягодицы. — Вам… понравилось? — прерывисто выдыхаю я, едва получив небольшую
Муж не говорит больше ни слова, даже когда я медленно опускаюсь на пол, устроившись перед ним на коленях. Разве что смотрит, теперь сверху вниз, с таким вихрем чувств в глазах, что меня начинает потряхивать. И дрожат руки, расстёгивая тяжёлую пряжку ремня. За эти годы мы успели узнать друг друга от и до, так что я на все сто уверена — ничего из того, что для меня неприемлемо, он точно не сделает. Но ситуация оказывается возбуждающей настолько, что уже я проникаюсь ею насквозь. И почти вживаюсь в безумно несвойственную, противоречащую натуре роль, ощущая себя не женой, решившей разнообразить семейную жизнь, а юной девочкой, так на многое готовой, ради сохранения работы. — Смелее, Кристина, — голос у Фея с хрипотцой, хотя я толком ничего ещё и не сделала. Но, подбодрённая, окончательно справляюсь с ремнём и берусь за пуговицу. Ткань брюк недвусмысленно натянута, выдавая отношение мужа к происходящему. И с нажимом проведя ногтями по молнии, я оказываюсь вознаграждена вырвавшимся у него сквозь зубы вздохом. Я ещё даже не начала, любимый. Даже не начала… Замок ползёт вниз, вслед за ним и ткань тёмных боксеров, и вот я уже касаюсь пальцами нежной, бархатистой кожи. Обхватываю пальцами, сведя их в кольцо, веду до самого основания, слыша уже не вздох, а что-то, похожее на тихий стон. И наклоняюсь ближе, вбирая головку в рот. Наверное, мазохизм заразен, потому как Фей давно уже признался, что тоже получает удовольствие от лёгкой боли. Так что зубы присоединяются к губам, заставляя мужа непроизвольно податься бёдрами вперёд. А меня — вобрать его глубже. Поступательные движения головой уменьшают свободу действий, но никто не мешает помогать себе рукой. И это почти сразу приносит свои результаты — ладонь Фея проходит по волосам, сбивая чёртов ободок, а затем устраивается на затылке. Я расслабляюсь немного, позволив ему самому задавать нужный ритм, а затем поднимаю глаза. Кто сказал, что подобный способ доставить удовольствие любимому мужчине — это унижение? Что ж, кто бы ни был этот глупый человек, это его дело. Для меня же было сейчас одним из величайших наслаждений, видеть лицо мужа, с закрытыми глазами и полуоткрытыми губами, по которым периодически проходится язык, смачивая их. Мой же язык тоже не остаётся без дела… — Ч-чёрт, Крис, — я так увлекаюсь процессом, что почти пропускаю момент, когда он останавливает меня и вздёргивает на ноги, тут же целуя так, что эти самые ноги почти не держат. Губы Фея терзают мои, покусывают так, что даже немного больно, но приятно куда больше. А руки спускаются ниже, задирая и без того невеликую юбку и сжимая ягодицы. — Вам… понравилось? — прерывисто выдыхаю я, едва получив небольшую