улыбчивая мордочка, зарделась, пытаясь что-то сказать, дед выручил:

— Санька, приготовь чайку…

— Агась, — усердно закивала, — здравствуйте.

— Здравствуй, — в один голос отреагировали Сафир и Валет. Таких девушек любят все. Сразу видно, с мужчиной спорить не будет, работящая, шустрая и игривая, как солнечный зайчик. Кожа нежная, не испорченная косметикой, румяная.

Будь у Сафира усы, он бы наверняка один закручивал. Затуманенным взглядом смотрит на место, где стояла девчонка. Опомнился, лавка жалобно скрипнула под его ста килограммами, думал переломится, придется деду доплатить за ущерб от этого слона, но та оказалась крепче, чем выглядела.

— Ну, — начал старик, — чего стряслось?

Ответил Валет как самый опытный по вопросам техники. Дед сразу понял, с кем вести дальнейшие переговоры. На меня посматривал неодобрительно, но меня все старики почему-то не любят, а на десантника с легким презрением. Мол, судя по росту и толщине рук, головой парень думать не привык.

— Меняем коробку, вечером заберем.

— Всё?

— Ну, да… — засомневался Валет.

Я, почувствовав твердую почву под ногами, а именно почву рыночных отношений, включился:

— А есть варианты?

Дед усмехнулся:

— Коробку быстро поменяю, хоть двигатель не родной. Пока время есть, могу осмотреть, что найду — поправлю.

Я кивнул, полез в карман, вспоминая, в котором остались рубли, а в котором юани, сейчас в мире только две резервные валюты. Выудил пачку тысячных купюр:

— Тут около двадцати тысяч. Десять за коробку, столько же за полный осмотр.

Дед кивнул, соглашаясь, но деньги отодвинул:

— Вечером сочтемся, тогда и сумму назову. Я жадный, может и больше выйдет.

Сафир нахмурился, я взглядом осадил, дед не простой, понимает, раз готовы заплатить сразу — можно взять больше. Всё равно, либо у него купим детали, либо нигде.

Когда деловая тема закончилась, разговорились о жизни. Что в деревне интересного, что в городе нового, а потом понеслось. Дед оказался не промах, и одним чаем не обошлось. И пожрать смогли, и выпить.

Сашка едва успевала менять тарелки, и несла всё новые и новые куски мяса, рыбы и салатов всяких. Я удивился, откуда столько, в городе так не едим. Всё больше гамбургеры или пицца… Дома совсем не готовим, лень, проще сходить в ресторан.

В очередной раз подбежала с буханкой хлеба, хотела нарезать сразу над столом, но мы уже наелись от пуза, я придержал под голый локоть, но произнести ничего не успел. Она на секунду задержала взгляд над моим плечом, в страхе отпрянула. Глаза распахнулись, дыхание частое, будто током ударил. Нож с буханкой упали на пол. За столом сразу затихли, повернулись в нашу сторону.

Я удивленный не меньше, едва не заикаясь, спросил:

— Что случилось? Прости, если что не так…

Сашка всё еще смотрит на меня, а во взгляде ужас переходит в печаль, едва слезы не наворачиваются.

Дед зыркнул, из-под густых бровей взгляд казался налитым свинцом, пробасил членораздельно:

— Сбегай, воды принеси. В доме совсем не осталось.

Хотела что-то возразить — он оборвал спокойно, но твердо:

— Беги.

Неуверенно попятилась, оглядываясь то на меня, то на деда. Слёзы брызнули, потекли по щекам. Выскочила как ветерок, ни одна дощечка не скрипнула.

Неловкость прервал Сафир, отрапортовал металлическим голосом:

— Нам пора, спасибо за угощения. Вечером заедем, часов в десять.

Мы молча поднялись, дед проводил до калитки. Сказал на прощание, чувствуя, что у нас остался определенный осадок:

— Не обращайте внимания, девочка на улице росла, я подобрал. Она же мне не внучка, на самом деле. Да и обидеть норовит каждый. Молоденькая…

Шли молча. Сафир с Валетом насупились, поглядывают на меня, как два дачника на противный сорняк, будто я её не под локоть взял, а под платье залез. Как вернулись, я сразу ушел в баню.

Занёс две бочки колодезной воды, расплескав больше половины по полу, одежду комом скинул в предбаннике, вбежал в парилку. Вспомнил, что не вынес угли, а когда с этим закончил, с силой захлопнул тугую дверь и, тихо матерясь, полез на полку. Задницу прижгло, но перетерпел, холодная вода осталась в предбаннике, а идти лениво. Разогревшись, со злости кинул на камни полковша кипятка, через секунду понял — погорячился. Пока никто не видит, слез пониже.

Пот градом заливает глаза, щиплет, зараза. Дабы не сидеть без дела замочил березовый веник, ноздри обожгло приятным древесным запахом, из предбанника донесся тяжелый конский топот. Приперлись, татары нерусские.

Через минуту две туши ввалились в парилку, рожи довольно-извиняющиеся. В руках по два баллона холодного пива, что сразу покрылись испариной, протягивают, мол, дань принесли в знак примирения.

Я задрал нос и с высокомерным видом указал:

— Вынесите обратно, одного хватит, а то нагреется.

Сафир плеснул немного на камни, хлебный аромат облегчил дыхание. Ну, сейчас, думаю, покажу им, где русские раки зимуют:

— Плесни-ка, — распорядился я, делая повелительный жест рукой, — ну больше, больше, не жалей, харя!

Валета дважды просить не надо, тем более так грубо, плеснул ковш, отчего паром вышибло дверь, пулей вылетел, тут же снова закрыл, но с той стороны. Предусмотрительный.

Сафиру гордость не позволяет, остался, выхухоль болотный.

Я мысленно проклял всё ВДВ, но деваться некуда, взял веник. Через пять минут, уши свернулись в трубочку, а через десять не был уверен, что они еще на месте. Выдавил, щурясь от жара:

— Еще добавь, а то чёй-то пар ушёл…

Сафир, лежа на полу, повернул голову, взглядом оторвал мою, но поднялся. Ощутив сполна «ушедший пар», наполнил черпак, посмотрел на меня с крысиной ухмылкой. Видимо, оценив степень моей тревоги по исполненному ужаса взгляду, милосердно отлил половину, а остатки, быстро источаясь, зашипели на камнях. Сафир как медведь вылетел в предбанник, едва не сорвав с петель дверь. С наигранным хохотом злодея закрыл потуже.

Спустя еще десять минут, я красный как флаг СССР, но гордый за отечество вышел. Посадил себя на скамью, залпом осушил кружку пива, которую услужливо, но с гаденькой улыбкой протянул Валет, и умер с мыслью о том, что Иго сломлено.

Баня — это такое волшебное место, где мужчины могут говорить свободно. Пиво способствует развязыванию языков и разговор клеится так, как нигде более. Мы — не исключение.

— Кстати, Макса помнишь? — весело спросил Сафир.

— Которого? — уточнил я. — Сапёра?

— Нет, другого. Ну, который, этот… Кличка у него ещё была, такая…

— Корнишон! — крикнул из парилки Валет.

— Точно!