Чергинец Н.И. Приказ №1 Повесть

СНОВА В МИНСК

День угасал, когда к перрону Виленского вокзала, выбрасывая в морозный воздух клубы белого пара, подошел поезд. Лязгнул буферами и остановился. С подножки четвертого вагона легко спрыгнул подтянутый мужчина в шинели без погон. Привычным движением поправил офицерскую фуражку, подхватил небольшой чемодан и энергично зашагал к выходу с перрона. На Привокзальной площади остановился, поставил чемодан на снег. Справа выстроились в ожидании седоков легкие пролетки. Сновали люди, проносились конные упряжки. Приезжий перевел взгляд на другую сторону площади, где была остановка конки. Мимо него неторопливо прошел рослый, крепко сложенный парень в овчинном полушубке. Тихо бросил на ходу:

— С прибытием, Михаил Александрович. Поедем на конке до Нижнего рынка. — И зашагал наискосок через площадь.

Приезжий постоял еще несколько секунд, зорко оглядываясь. Не заметив ничего подозрительного, двинулся вслед за парнем.

Парня звали Роман Алимов; это был надежный товарищ и помощник. Правда, даже Алимов не знал настоящей фамилии прибывшего — он встречал Михаила Александровича Михайлова.

Шагая через большую площадь к углу улицы Петербургской (она почему-то сохранила старое название), Михайлов вспомнил свой первый приезд в Минск почти восемь месяцев назад — в апреле. Он приехал тогда, как говорится, вслепую. Не знал, где приткнуться, на кого опереться. Туго бы ему пришлось, если б не случайная встреча со старым другом по подпольной работе Исидором Любимовым.

На углу Петербургской Михайлов остановился еще раз. Две высокие красивые башни четко выделялись на безоблачном морозном небе. Даже отсюда, на значительном расстоянии, он увидел на фронтоне здания надпись:

«Виленский вокзал». Окинул глазами площадь — слежки, кажется, не было — и повернулся к подошедшей конке. Недалеко стоял Алимов и всем своим видом выражал нетерпение. Понять его было нетрудно: конка в Минске работала нерегулярно, и Алимов не хотел упускать возможности уехать — поди угадай, когда появится следующая.

Среди толпившихся на остановке людей Михайлов протиснулся к вагону с впряженными в него тремя лошадьми. Бросил взгляд на надпись «Акционерное общество конно-железных дорог» и сказал:

— Ну что, Роман, поехали?

— Да, лучше всего этой конкой уехать, потому что следующая пойдет в сторону Брестского вокзала.

— Ну что ж, давай жми вперед.

Они с трудом влезли в набитый пассажирами вагон. Послышался звонок, затем щелчок кнута и простуженный голос невидимого с задней площадки кондуктора:

— А ну, трогайте, нестроевые!

Алимов тем временем пробрался к окну и потянул за рукав Михайлова:

— Подвигайтесь сюда, здесь будет удобнее.

Поставив у ног чемодан, Михайлов взглянул в окно. Конка со скоростью пешехода приближалась к Коломенской улице. Прикинул: ехать еще долго. Скоротать бы время за разговором с Алимовым, да нельзя — кругом чужие уши.

За окном проплывали необычно оживленные улицы Минска. Сейчас название этого прифронтового города мелькало во всех газетах мира. Здесь обосновался штаб Западного фронта, руководивший боевыми действиями почти двух миллионов солдат русской армии. Десятки военных и гражданских учреждений и организаций, чья деятельность была связана с нуждами фронта, тоже размещались в Минске.

Вагон, то ли от мороза, то ли оттого что в него набилось гораздо больше пассажиров, чем дозволено, противно и громко скрипел. Конка уже повернула на Захарьевскую, когда раздался пронзительный крик:

— Люди! Кошелек вырезали! Кто украл кошелек?!

Все задвигались, загалдели, и тут же послышалось торжествующее:

— Ага, попался! Вот он! Держу его, злодея! Смотрите, у него кошелек в руке.

Недалеко от Михайлова мужчина в темном пальто со смушковым воротником обхватил со спины мальчугана лет двенадцати, на котором была старая солдатская шинель без пуговиц. Огромная лапища мужчины зажала худенькую ручонку с кошельком. Краснокожий тип, видимо пострадавший, потянулся через головы и кулаком ткнул мальчугана в лицо:

— У, стервец. Голову тебе оторвать мало! — Он снова замахнулся, но Михайлов успел перехватить его руку:

— Э-э, господин хороший, прибереги-то свою силенку на немца. Не то до смерти мальчонку зашибешь.

Краснокожий в толчее смог только повернуть голову:

— А ты что воров защищаешь? Они вон всю Росею разворовали, а ты их защищаешь! Ты, поди-ка, заодно с ним? Господа, этот пацан не один, с ним вот этот, что погоны офицерские сорвал, факт — дезертир! В полицию их обоих надо! Прикажите, пусть кондуктор возле участка остановит.

Михайлов сжал руку кричавшего железной хваткой:

— Ну ты, хлюст, прекрати орать! На ребенка руку подымаешь! Не такие Россию разворовали...

— В участок их! В участок! — Не получавший поддержки крик звучал уже менее уверенно.

Конечно, встреча с полицией в планы Михайлова и Алимова не входила. Алимов громко сказал:

— Заберите у мальчишки кошелек — и делу конец. Что с пацана-то возьмешь? Их таких сейчас тысячи. Голод кругом, а им есть тоже надо.

Кошелек тут же вернули владельцу, а мальчуган в слезах выскочил из вагона.

Михайлов снова повернулся к окну и с горечью подумал: «Россия, Россия! Вот твое лицо. Разруха, голод, слезы сирот и вдов. И когда же всему этому конец?»

Ему, профессиональному революционеру, было ясно, что конец самодержавия близок. Но все ли задачи разрешит революционный переворот? Вот хотя бы этот мальчонка... Как сложится его дальнейшая судьба? Неужели станет вором и будет мыкаться по этапам, по тюрьмам? Ведь новое общество должно защищать себя от преступников...

Вспомнилась последняя ссылка в небольшом поселке Манзурка Иркутской губернии. Длинные вечера он частенько коротал в беседах с Иосифом Гарбузом. Как-то зашел разговор о том, нужна ли будет новому социалистическому государству полиция. Гарбуз горячо доказывал: «Нет-нет, одно слово «полиция» будет дискредитировать саму идею защиты законности и правопорядка в государстве рабочих и крестьян. За этим словом — целая система органов надзора, принуждения, если хотите, подавления воли народных масс».

«Он, конечно, был прав, Гарбуз», — подумал Михайлов и с сожалением вспомнил, что Иосиф, может быть, и сейчас еще томится в ссылке. Это ему, Михайлову, повезло. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Его, ссыльного, арестовали за участие в кассе