Николай Яковлев
ВАШИНГТОН

*

Серия «СЛЕД В ИСТОРИИ»

Художник В. Нечитайло

© Н. Яковлев

© Оформление, изд-во «Феникс», 1997

© Вступительная статья Л. Егоров, 1997

«АМЕРИКАНСКИЙ ЦИНЦИННАТ» — ОСНОВАТЕЛЬ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ

Есть имена, назвав которые, невольно называешь и страну, частью национальной истории которой они стали. Это — имена-символы, манящие и исчезающие в таком ослепительном сиянии славы, что реальные человеческие черты «вершителей судеб» как бы стираются, оставив потомкам их сильно приукрашенные изображения и фразы, достойные античных героев.

Первое место среди таких людей с «квадратным основанием» в американской истории, бесспорно, занимает Джордж Вашингтон, еще при жизни удостоенный почетного прозвища «Отца Страны». Первый главнокомандующий войсками североамериканских колоний, восставших против британского владычества, первый президент США, первый из тех, кого в Америке до сих пор почтительно и трепетно именуют «отцами-основателями». Не за горами то время, когда исполнится двести лет со дня смерти Вашингтона. По меркам американской истории, насчитывающей чуть более двухсот лет, — срок немалый. Но имя и дела Вашингтона не забыты. Да и можно ли забыть человека, именем которого названа столица самой могущественной и процветающей державы современного мира — Соединенных Штатов Америки? Конечно же, нет.

Слава пришла к Вашингтону в ту пору, когда ни один, даже самый смелый предсказатель, не мог бы предположить того, чем станет Америка в будущем. «Герой Старого и Нового Света»- маркиз де Лафайет — называл его «Патриархом и Генералиссимусом Всемирной Свободы», уверяя, что имена сына и друга, которыми его почтил «Отец Страны», являются для него самыми «драгоценными званиями».^[1]

Всякий мало-мальски образованный европеец, ступивший на «землю Свободы» в конце XVIII в., почитал своим долгом встретиться со знаменитым генералом или хотя бы расспросить о нем. Встретиться с президентом США… Сейчас, в конце XX века, это сделать, вероятно, не так-то просто. Ну, а тогда, на исходе XVIII столетия? Не будем гадать. Послушаем лучше, что по этому поводу говорит один из посетивших тогда Америку иностранцев, знаменитый впоследствии писатель Ф. Р. де Шатобриан:

«Когда я прибыл в Филадельфию (в 1791 г. — А. Е.), — вспоминал Шатобриан, — генерал Вашингтон был в отлучке; мне пришлось прождать его с неделю. Он промчался мимо меня в карете, запряженной четверкой резвых лошадей. В те времена я воображал себе Вашингтона не иначе как Цинциннатом; Цинциннат в карете не слишком отвечал моим представлениям о республике 296 года по римскому летоисчислению. Диктатор Вашингтон виделся мне крестьянином, самолично погоняющим быков палкой и идущим за своим плугом. Однако, когда я явился к нему с рекомендательным письмом, он и вправду встретил меня с простотой, достойной древнего римлянина.

Дворец президента Соединенных Штатов представлял собой небольшой дом, ничем не отличающийся от соседних домов; у дверей ни охраны, ни даже слуг. Я постучал; вышла молоденькая служанка. Я спросил ее, дома ли генерал; она отвечала, что дома. Я сказал, что хотел бы передать ему письмо Служанка спросила мое имя, трудное для английского слуха; не сумев запомнить его, она мягко пригласила: «Walkin, sir. Входите, сударь», — и пошла впереди меня по узкому коридору — непременной принадлежности английских домов; она проводила меня в приемную и попросила подождать.

Я не испытывал волнения: ни величие души, ни величина состояния не завораживают меня; я восхищаюсь первым, но оно не подавляет меня; вторая же внушает мне не столько почтение, сколько жалость…

Через несколько минут вошел генерал: высокого роста, наружности не столько благородной, сколько спокойной и холодной, он походил на свои портреты. Я молча протянул ему письмо; он сломал печать, пробежал глазами послание и, дойдя до конца, воскликнул: «Полковник Арман!» Именное так называл он маркиза де Ла Руэри, и именно так маркиз подписал письмо.

Мы сели. Я кое-как изъяснил цель своего приезда. Он отвечал односложно то по-английски, то по-французски и слушал меня с некоторым удивлением; я заметил это и сказал с легкой досадой: «Во всяком случае, открыть северо-западный пролив (Шатобриан отправился в Соединенные Штаты с намерением обследовать северный морской путь между Атлантическим и Тихим океаном. — А. Е.) легче, чем основать нацию, как это сделали вы». — «Well, well, young man!» Ладно, ладно, молодой человек!» — воскликнул он, протягивая мне руку.

Он пригласил меня назавтра отобедать у него, и мы расстались.

Я не преминул воспользоваться приглашением. За столом нас было пятеро или шестеро. Разговор шел о Французской революции. Генерал показал нам ключ от Бастилии. Эти ключи… были не что иное, как игрушки, которые в те времена раздавали направо и налево… Если бы Вашингтон знал, как низко пали покорители Бастилии, он меньше дорожил бы своей реликвией… В десять вечера я простился с Вашингтоном; больше я никогда не видел его… Такова была моя встреча с солдатом-гражданином, освободителем целого мира. Вашингтон сошел в могилу прежде, чем я снискал хоть малейшее признание; я промелькнул перед ним ничтожной тенью; он явился мне в блеске своей славы, я ему — во мраке своей безвестности: имя мое, должно быть, тотчас изгладилось из его памяти; однако какое счастье, что взгляд его упал на меня! Мысль об этом согревала весь остаток моих дней: взгляд великого человека наделен благодетельной силою».^[2]

Почти вслед за Шатобрианом судьба занесла в Соединенные Штаты другую будущую знаменитость — Шарля Мориса де Талейрана, находившегося тогда еще в самом начале своей долгой и причудливой карьеры. Из крупных государственных деятелей Америки Талейран подружился лишь с Александром Гамильтоном. С Вашингтоном ему встретиться не довелось, но вот расспросить американцев об их великом соотечественнике любознательный француз, разумеется, не преминул. Результат расспросов, по-видимому, озадачил Шарля Мориса: «Вынужденный остановиться вследствие сильной грозы в Макиа… у границы восточных провинций, я задал несколько вопросов человеку, у которого я жил. Он занимал лучший дом в этом месте и был, как говорят там, человеком весьма почтенным. Когда тема о качестве земель и цене их была исчерпана, я спросил его, бывал ли он в Филадельфии. Он