непонятное событие, — я даже думал, что и сами вы в настоящую минуту находитесь за бортом «Волшебной стрелы» и, признаюсь, чрезвычайно удивлен, найдя вас здесь.

На этот раз профессор был не только поражен, но даже испуган единодушием своих собеседников и в голове у него уже мелькнуло опасение за целость их умственных способностей.

— Но, господин капитан, с какой же стати, согласитесь сами, полезу я за борт без всякой видимой к тому причины, — забормотал он, мигая глазами с видом полного недоумения.

— Да неужели же вы не слыхали тревожных свистков на «Волшебной стреле?»

— А почему же я-то могу знать, какие свистки тревожные, а какие спокойные; и наконец, я первый раз слышу, что пассажиры, услышав тревожные свистки, обязаны очертя голову бросаться в воду!..

Кое-как капитану удалось наконец завладеть вниманием профессора и рассказать ему обо всем случившемся. Но едва ученый муж услыхал, что Ганс находится в настоящую минуту в опасности, как не стал слушать дальше и, дополнив костюм Аполлона Бельведерского светло-серым европейским цилиндром, стремглав кинулся на палубу, сопровождаемый остальными собеседниками.

К счастью, там он мог уже успокоиться, так как в это самое время шлюпка подошла уже к «Волшебной стреле» и ее подымали на борт вместе с пришедшим в себя индусом. Ступив на палубу, этот странный человек сейчас же направился к Бруно и, к общему удивлению, горячо поблагодарил его за оказанную услугу.

— Милостивый государь, если вы и обязаны кому-нибудь благодарностью, то, конечно, скорее моему брату, но не мне, — отвечал Бруно.

— Я благодарил уже вашего брата, — возразил тот, — но… — прибавил он тихо, — люди иногда не видят того, на что устремлены их взоры. Поверьте, что вам я обязан на всю жизнь и, чем могу, постараюсь отблагодарить вас.

Пожав руку молодому человеку с необыкновенной теплотой для столь сдержанного человека, он удалился в свою каюту, оставив в глубоком удивлении всех, столпившихся на палубе «Волшебной стрелы».

— Ну, твой приятель действительно весьма странный человек, — задумчиво проговорил Ганс, обращаясь к брату.

— Ага, ты это наконец находишь, ну, мы об этом еще поговорим, а теперь пойдем-ка в каюту. Ты напитан водой, как губка, и тебе необходимо переодеться.

Говоря таким образом, Бруно увлек брата в каюту, чтобы помочь ему там привести себя в порядок.

Оставшиеся на палубе молчаливо толпились вокруг профессора и капитана, которые задумчиво стояли друг против друга.

Наконец ученый первый прервал молчание.

— Однако, как бы то ни было, а вещи-то мои все-таки кем-то похищены! — в раздумье проговорил он.

— Ага, надеюсь, что теперь вы не станете уже сомневаться в том, что сегодня ночью на меня было сделано отчаянное и решительное нападение пиратами, — жалобно заметил Иоганн.

— А я знаю только то, что в воду на моих глазах прыгнули три человека, а из воды мы подобрали только двоих, — мрачно проговорил бывший вахтенный.

Это замечание дало дальнейший ход расследованиям.

— Кого же не хватает на борту? — обратился капитан к своему помощнику.

— Господин капитан, я уже поверял людей, и на «Волшебной стреле» экипаж и пассажиры все находятся налицо.

Известие это сильно подействовало на суеверных матросов, тем более, что Иоганн насчитывал своих врагов в количестве, по крайней мере, пяти человек; следовательно, если третьего, бросившегося в воду, принять за обыкновенного человека, что, по мнению большинства, было весьма сомнительно, то все же четыре человека остаются загадкой. Не могли же они, в самом деле, скрываться на судне, которое было обыскано уже от клотика до киля!

Но всеобщее недоумение достигло крайних пределов, когда из моря, по указанию вахтенного матроса, был поднят последний из брошенных в воду буйков. К немалому изумлению всех присутствовавших оказалось, что на этом буйке лежал злополучный костюм профессора Курца. Он был продет между пробковым кругом и веревкой, причем в целости оказались даже некоторые карманные вещи. Эта таинственная находка готова была уже убедить матросов в том, что на их судне творятся недобрые вещи и что в ближайшем порту с их стороны будет благоразумней покинуть своего капитана, но, к счастью для этого последнего, профессор Курц выручил его из затруднения, дав всему происшествию самое естественное объяснение.

По его догадке, на «Волшебную стрелу», в ночь ее отплытия, забрались пять злоумышленников с целью, насколько удастся, ограбить судно. Ночью они связали несколько пустых бочонков и буксировали этот плот на канате. Четверо из них поместились на плоту, а пятый пошел за добычей, но, придя на палубу с первым транспортом, он увидел, что плот отвязался и уплыл в море. Тогда этому господину оставалось, конечно, одно, а именно, позаботиться о своем собственном спасении.

— Что он и сделал, как сумел, — победоносно закончил господин Курц.

— Пожалуй, что вы и правы, — согласился капитан, не веривший ни одному слову из этой гипотезы и заботившийся только о том, чтобы успокоить матросов.

— Но неужели же разбойники решились бы плыть по океану на таком плоту? — недоверчиво заметил один из них.

— Фу, какой же вы простофиля, — воскликнул с презрением нетерпеливый ученый, — да неужели же вы не догадываетесь, что вслед за нами из Паданга вышла их шхуна, или джонка, или что-нибудь в этом роде. Не беспокойтесь, все эти молодцы преспокойно плывут теперь восвояси на своем собственном судне.

Матрос, выразивший сомнение, не только был убежден этим доводом, но даже и сконфужен столь вероятным и простым объяснением. Один из его товарищей выразил было недоумение по поводу профессорского костюма.

— Как вы можете не понимать таких простых вещей? удивился господин Курц. — Костюм мой нужен был вору только для того, чтобы незамеченным добраться до палубы, а затем он сбросил его, чтобы легче было плыть, укрепил же он его на буйке просто машинально, вот вам и все, — что может быть проще и естественнее этого?

Уверенный тон профессора, неудача двух первых оппонентов сделали свое дело, — матросы поверили этой гипотезе и сами наперерыв пустились объяснять все случившееся в этом направлении; но был здесь на палубе один человек, который, так же как и капитан, сомневался в верности умозаключений ученого мужа, и этим неверующим оказался не кто другой, как сам Иоганн. Произошло это потому, что по мере успокоения он начал припоминать и, наконец, окончательно вспомнил, что нападение на него было сделано не пятью, как он говорил со страху, а только одним человеком; однако, не желая пускаться в