Сергей Кузнецов ЛЕТЯТ ПЕРЕЛЕТНЫЕ ПТИЦЫ… Пьеса в одном действии

Сысерть, июнь 1997 г.

Действующие лица:

НАТАХА — женщина 38 лет

ЕГОРКА — мужчина 36 лет, ее муж

МУСЬКА — женщина 35 лет

КОПЧЕНЫЙ — мужчина 31 года

ПРОВОДНИЦА

МИЛИЦИОНЕР

•

Поздний летний вечер. А, может, уже и ночь. Вроде бы сегодня, говорили, самый длинный в году день. Железнодорожный вокзал небольшого города с нелепым названием Курья Нога. Его серое здание тонет в сумерках. Веет прохладой. Редкие в это время пассажиры сбиваются в кучки в ожидании поезда и застывают, словно экспонаты музея мадам Тюссо. Голос диспетчера гулом разносится по окрестностям: «На третьем пути сцепка! Внимание! Сцепка на третьем пути! Вы что там, уснули?» «Уснули, уснули», — вторит ему эхо…

И на самом деле, все уже спит, и провинциальный городок, и люди, его населяющие. Кажется, утром они проснутся, но не совсем, а лишь наполовину, и, сонные, будут вполсилы делать какие-то свои нелепые делишки: сидеть с удочками на берегу реки, высаживать в теплицах помидоры, окучивать на огородах картошку. И жизнь будет как будто бы идти, а на самом деле стоять…

Так же будут рождаться дети, взрослеть и обзаводиться уже своими семьями, рожать своих собственных детей, растить их, незаметно стареть и умирать… Нехитрый уклад их жизни будет точно таким же и через десять лет, и через двадцать, и через сто… Так же будут ходить они по грязным дорогам и проклинать правителей. Так же будут от скуки пить водку и ругать свою беспросветную жизнь. Самой нужной книгой у них по-прежнему будут «Советы садоводу и огороднику», а самой актуальной телепередачей — «Сельский час». Конечно, дети в этом городке не будут махать руками при виде проходящего поезда, нет, они будут лишь иногда с затаенной тоской смотреть ему вслед… Да и то, крайне редко, потому что детство здесь коротко, а иллюзии мимолетны…

Да и не город это вовсе, чего это я… Так его назвали только составители географических карт, положившись на данные переписи населения. А на самом деле, это так, железнодорожный узел, пересечение двух дорог, одна из которых ведет в Москву, а другая — в Петербург. И этим самым узлом железных дорог намертво скручены судьбы этих простых людей, жизнь которых заключается в противостоянии ее трудностям. И этот культ железки, царящий в этом местечке, вполне объясним: работа здесь есть только для тех, кому повезло устроиться на станцию.

Ну а сейчас городок спит. Лишь бабы в оранжевых куртках в полумраке послушно идут на третий путь сцеплять вагоны… Они кротки и покорны, как агнцы, принесенные в жертву суровому богу. Их пропитые и прокуренные мужья уже давно обглоданы червями, и они-то, как никто другой, знают, что очередь теперь за ними…

«На первый путь прибывает поезд номер четыреста тридцать один…» «Один-один», — разносит эхо зычный голос неугомонного диспетчера.«…Следующий по маршруту Староухватинск Москва…» «Москва! Москва!» — победно подхватывает эхо. «Номера вагонов по ходу движения поезда», — не унимается голос. «Поезда… Поезда…» — вторит эхо. Но голос закатывается снова, еще громче прежнего: «Внимание! Повторяю!..»

Кажется, он должен разбудить даже мертвого, но город спит. Голосом Фроськи Ферапонтовой, семнадцатый год работающей на станции, здесь убаюкивают младенцев, с самого детства приучая их к гордости за принадлежность к технократической цивилизации и заранее готовя к работе на железной дороге. Этот сейчас единственно живой голос — такая же примета города, как паровоз, загнанный на невысокий бетонный постамент, и, вопреки исторической правде, выкрашенный красной краской…

Но постойте, постойте, кажется, что-то происходит… Театр, да и только! Зажглись фонари и тусклым светом осветили место возле вокзала. Люди на платформе ожили, зашевелились, стали поднимать с земли и переносить свои вещи, а наиболее активные из них — бабы среднего возраста с круглыми обветренными лицами и с тележками в руках, — мелкими перебежками двинулись на другую сторону платформы.

И вот уже словно из другого мира, всколыхнув застоявшийся воздух, со свистом и скрежетом вырвалось агрессивное гусеницеподобное чудовище с двумя желтыми глазками на тупой морде. Это из темного леса выехал состав с полуторами десятками вагонов. Железная гусеница зашипела, проползла длинный тормозной путь и нехотя остановилась.

И началось представление! Бабы с тележками, не дожидаясь, пока поезд остановится совсем, побежали за своими вагонами, цепляясь за поручни у дверей. «Ну, подождите! Подождите! Успеете все! Никто не останется!» — привычно осклабилась стальными зубами матерая проводница, открывая дверцу и опуская подножку.

Пассажиры, выждав обязательную процедуру проверки билетов, торопливо поднялись в тамбур и начали рыскать по вагону в поисках свободных мест. «Егорка! Муська! Сюда! Здесь купе свободный!» — раздался чей-то сдавленный крик. И тут же мужчина и женщина бросились к возопившей. «Че, правда, что ли? Свободное?» — изумилась женщина. «Ну почти… На одном там, на верхнем…» И баба сделала неопределенный жест правой рукой.

Они воинственно вошли в купе и сели. Так же когда-то завоевывали новые территории доблестные туземцы. Мужчина подсел к кричавшей, а женщина, названная кошачьим именем, села напротив.

НАТАХА. Может, свет включить?

МУСЬКА. Так ведь спит, наверно?

НАТАХА. Ну а как мы в темноте будем, а? Нужно ведь чай попить… (Включает свет.) Давайте это все хозяйство, трехомудию эту, сложим вниз, а то сверху может упасть, и по башке…

МУСЬКА. Тележки-то… Ну… (Встает и поднимает спинку, складывает туда пустые клетчатые, называемые в народе спекулянтскими, сумки, и тележку.)

НАТАХА. (Тоже встает и, сталкиваясь задницей с задницей МУСЬКИ, проделывает те же манипуляции. ЕГОРКА ей помогает.) Я свою, блин, тачанкой называю, а этот (показывает на ЕГОРКУ) «мерседесом»… (Тот кивает.) Держи, ну! Чего киваешь?

МУСЬКА. Я тут где-то месяц назад когда ехала, видела, «мерседес» этот прямо на проводника упал…

НАТАХА. Да ты че? Ну и что было?

МУСЬКА. Ногу ему сломало…

НАТАХА. Это когда? Где?

МУСЬКА. В сорок первом, кажется…

НАТАХА. Да ты че голову мне морочишь? В сорок первом тебя еще не было на свете!

МУСЬКА. Да я про поезд говорю, ты че?..

НАТАХА. Ах, про поезд, а я подумала, во загибает, а! В сорок первом!

МУСЬКА. Это месяц назад где-то, когда ты, помнишь, не смогла, и я одна ездила…

НАТАХА. А у меня тогда эти, ну как