Борис Виан
Строители империи

Впервые пьеса была поставлена 22 декабря 1959 года в Париже в театре Рекамье.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ОТЕЦ

ШМУРЦ^[1]

СОСЕД

МАТЬ

ЗИНОВИЯ, дочь

ДУРИЩА, служанка

Первое действие

Действие происходит в ничем не примечательной комнате. Обстановка мещанская, в глубине — буфет в стиле Генриха II, обеденный стол со стульями, вся мебель составлена в один угол; окна закрыты, все двери выходят куда полагается, в углу, где нет стола, видна лестница, идущая как бы из комнаты снизу как бы в комнату наверху. На сцене никого нет, даже при опущенном занавесе, и когда он поднимается, сцена по-прежнему пуста. С нижней лестницы доносятся голоса.

Голос отца (настойчивый). Давай, Анна, поторапливайся... осталось всего пять ступенек.

Слышно, как кто-то спотыкается, затем раздается крик.

Я же говорил тебе, Зиновия, не совать мне руки под ноги... не слушаетесь — сами виноваты...

Голос Зиновии (раздраженный). А зачем ты первым лезешь?

Голос отца (испуганный). Замолчи...

Откуда-то извне раздается леденящий душу звук непонятного происхождения: рокочущий гул вперемешку с неприятным стуком.

Голос Зиновии (спокойный). Мне страшно...

Голос отца. Скорее... последний рывок!..

На сцене появляется отец, в руках у него ящик с инструментами и доски. Он рушится в изнеможении, затем поднимается и оглядывается. В это время подтягиваются остальные члены семьи: дочь Зиновия лет шестнадцати-семнадцати, мать Анна — на вид ей лет тридцать девять-сорок. Отец — бородатый мужчина лет пятидесяти. Имеется также служанка по прозвищу Дурища. У всех какая-то поклажа: сумки, чемоданы. В углу, съежившись, уже давно сидит шмурц, весь в лохмотьях, с ног до головы замотанный бинтами, одна рука у него на перевязи, другой он опирается на палку.

Он еле ходит, раны кровоточат — зрелище не из приятных.

Отец. Ну все, дети мои, мы почти у цели. Еще совсем немного.

С улицы, то есть из окон, снова доносится гул.

Зиновия принюхивается.

Мать. Успокойся, моя хорошая... (Хочет подойти и приласкать Зиновию, но отец останавливает мать на полдороге.)

Отец. Анна! Скорей помоги мне. Это гораздо важнее. (Устремляется к лестнице и начинает заколачивать досками выход на нижнюю площадку; мать бежит ему на помощь, внезапно замечает шмурца, останавливается как вкопанная, неприязненно на него смотрит и пожимает плечами.)

Отец. Подержи доску, а я пока гвоздь поищу. (Копается в инструментах и вытаскивает гвоздь.) На самом деле надо бы шурупы поставить, но, наверное, не выйдет.

Мать. Почему?

Отец. Во-первых, у меня нет шурупов. Во-вторых, отвертки. А в-третьих, я все время забываю, в какую сторону закручивать.

Мать. Вот в эту... (Показывает все наоборот.)

Отец. Не так. (Показывает как надо — гул нарастает, — Зиновия приходит в ярость и вопит.)

Зиновия. Давай быстрей!

Отец. Что-то я совсем растерялся... ты меня заговорила (заколачивает гвозди).

Мать. Это я тебя заговорила?

Отец. Дорогая, не будем ссориться. (Бросается к ней и страстно целует.) Ты меня вдохновляешь... (Снова принимается забивать проход на лестницу.)

Зиновия. Я есть хочу.

Мать. Дурища, накормите малышку.

Все это время служанка наводит порядок, стараясь не подходить к шмурцу.

Дурища. Хорошо, мадам. (К Зиновии.) Что ты хочешь: яйца, молоко, пюре, овсянку, какао, кофе, бутерброды, абрикосовый джем, виноград, фрукты или овощи?

Зиновия. Я есть хочу.

Дурища. Пожалуйста. (Протягивает пачку печенья.) Тогда ешь печенье, если ничего другого не хочешь. (Идет обратно мимо шмурца, явно его сторонясь. Отец кладет молоток на землю и встает.)

Отец. Уф!.. Готово... Можно чуть-чуть расслабиться. (Потягивается.)

Мать. Кобыл в этом году мало будет.

Отец. Кобыл?

Мать. Я говорю, кобыл мало будет. Кобылы с волками тягались, только хвосты да гривы остались. Старая французская пословица. Я думала, ты знаешь.

Отец. Почему я должен знать?

Мать. Ты же был живодером. Не помнишь?

Отец. Нет... запамятовал.

Мать. В Нормандии...

Отец. Правда? (Чешет бороду.) Очень странно. (Подходит к шмурцу и со всего размаху бьет его по щеке, потом возвращается с задумчивым видом.) То, что ты сказала, — просто поразительно.

Мать. Почему?

Отец. Поразительно и все тут. Абсолютно из головы вылетело. (Хлопает в ладоши.) Ну, Дурища, прибралась? Заканчиваешь? (Внимательно оглядывается.) А здесь ничего.

Мать подходит к шмурцу и бьет его ногами.

Зиновия (смотрит на буфет). Кошмар.

Отец. Ты что? Недовольна?

Зиновия. Сколько это может продолжаться? Долго мы будем вот так ночью срываться с места, бросать наши вещи, насиженные углы, не видеть ни солнца, ни деревьев...

Отец. Слушай, нам еще повезло... смотри, какая лестница...

Мать. Лестница как лестница, малышка права.

Отец. По-моему, очень удачная. По такой даже в полной темноте вскарабкаться можно... (Бежит по ней вверх, затем спускается.)

Мать. Хуже, чем предыдущая.

Отец. Судя по всему, такая же. (Отряхивает руки.)

Зиновия. Как тебе не совестно так говорить? У меня внизу была собственная комната...

Отец. Собственная? Внизу была трехкомнатная квартира, как здесь. Ты спала в столовой.

Зиновия. Я не про вчера говорю... Я имею в виду раньше, давно...

Отец (обращается к матери). У нее была своя комната?

Мать. Точно не помню. (Обращается к Зиновии.) У тебя была комната?

Зиновия. Конечно, рядом с вашей, напротив маленькой гостиной.

Мать. Что за маленькая гостиная?

Зиновия. Обыкновенная. С темно-красными креслами, венецианским стеклом и прелестными красными шелковыми занавесками. Еще был красный ковер и золотая люстра.

Мать. Ты уверена?

Зиновия. Уверена.

Отец. А я абсолютно не помню... Ты же совсем маленькая была...

Зиновия. Именно: молодые-то помнят, а вот старые все забывают.

Отец. Зиновия, поуважительнее с родителями.

Зиновия. У нас было шесть комнат.

Мать. Шесть комнат! Ну и что! Их ведь убирать надо!

Зиновия. У Дурищи тоже была комната! И этого не было!

Отец. Кого не было?

Зиновия. Его! (Показывает пальцем на неподвижного шмурца. Долгая пауза.)