Вячеслав Головнин

Ремень

Нина, перед поворотом на улицу Ленина, на которой стоял их дом, загадала: «Если окна будут темными, то это будет означать, что папа еще жив». Она повернула и посмотрела вдоль улицы, уходящей вниз по склону холма. С этого места их дом был уже хорошо виден и все его окна были освещены.

Василий Григорьевич умер глубокой ночью и рядом с ним до самого последнего вздоха была Шурочка, жена и мать его четверых детей. Врачи вызвали её два дня тому назад и предупредили, что муж у нее умирает. Она успела отбить телеграмму дочери, Нине, которая после окончания техникума попала работать по распределению в соседний город.

Из тубдиспансера Василия Григорьевича привезли в тот же день, 12 января 1954 года. Занесли в дом и положили на обеденный стол, больше было некуда. Шура вместе с тетей Соней – старшей сестрой Василия, обмыли его и одели в единственный костюм, в котором он ходил на работу еще до своей болезни. Василий Григорьевич лежал на спине, вытянувшись во весь рост. Руки лежали, сложенные на груди и прижимали иконку, которую, по христианскому обычаю, закрепила покойному тетя Соня.

Шура была моложе мужа на 10 лет, и на 18 лет младше своей золовки Софьи, поэтому неудивительно, что, выйдя замуж в 17 лет, она про себя называла ее тетей Соней.

На ступни покойного натянули носки и обули в летние туфли. Еще когда брюки на него надевали, то обнаружили, что ремня поясного нет. Точнее ремешок был, которым он пользовался последнее время, но был старый, и весь какой-то истертый и потрепанный. В общем, страх божий, а не ремень. Мама с тетей Соней посоветовалась и решила обойтись без ремня.

- Ему там все-равно некуда ходить, так что и брюки спадывать не будут, - сказала ей тетя Соня. – Прикроем полами пиджака и не будет видно, что ремня нет.

Шура согласилась и Василия Григорьевича так и похоронили, без ремня.

Отпевали его в Троицком соборе, куда покойного отнесли на руках. До революции улица Советская – центральная улица нашего города в то время, называлась Троицкой и на всем своем протяжении длиной около километра, имела штук пять церквушек и два собора. Один собор назывался собором Александра Невского, а второй – Троицким. После революции оставили только Троицкий собор. В Александро-Невском соборе устроили кинотеатр, а остальные церкви просто и без затей снесли.

К слову сказать, в городе до революции был огромный собор, имеющий высоту 67 метров, построенный на деньги оружейников нашего города и в честь архангела Михаила, святого покровителя великого князя Михаила Павловича, бывшего начальника всех оружейных заводов Российской империи. В 1937 году большевики его разрушили с целью использовать каменную кладку для построения медицинского института. По городу ходили слухи, что хватило только на закладку фундамента, остальное пришлось выбросить на свалку, как строительный мусор.

С последнего места работы Василия Григорьевича прислали машину, украшенную еловыми ветками. С машиной прислали много горшочков с примулами. Их расставили по всей комнате, вокруг стола и на полу, а потом увезли на кладбище.

Василий Григорьевич работал начальником отдела крупного предприятия и оставил у людей хорошую память о себе. Несмотря на свирепые январские морозы, а в день похорон было ниже тридцати градусов, на похороны пришло много народу. Очень много. Дом их стоял на улице Ленина, бывшей Церковной (вот ведь пришло кому-то в голову идея переименования улицы Церковной в улицу имени Ленина, впрочем, впоследствии ее еще раз переименовали и сейчас она носит имя Вадима Сивкова) на сотню метров ниже улицы Советской. И все это пространство было заполнено народом.

Как все же часто в жизни переплетаются судьбы людские, какими ниточками они бывают связаны. В молодости, Василий после окончания гимназии поехал поступать в Петроградский политехнический институт и провалил вступительные экзамены. Как он сам потом рассказывал Шурочке, одет он был очень плохо, а старая Петербуржская профессура принимала «по одежке» и на экзамене его тривиально завалили. Вася написал письмо, и никому ни будь, а самому Ленину и вскоре получил из Петроградского политехнического института приглашение прибыть на повторные экзамены.

Оказалось, что его письмо из канцелярии Председателя Совмина было отправлено в политехнический институт с резолюцией самого Ленина с просьбой принять экзамены у товарища, пожаловавшегося на пристрастное к нему отношение. Василий приехал в Петроград и на этот раз успешно сдал экзамены и был зачислен на первый курс.

Институт Василий окончил без единой тройки и с одной единственной четверкой. Все остальные оценки были пятерки. Впрочем, как Василий учился в политехе – это поучительная история достойная отдельного рассказа.

А сегодня, Василия Григорьевича провожали в последний путь, вынося его на руках из дома по улице имени Ленина и далее до Троицкого собора по улице Советской, откуда, уже после отпевания, на грузовике, отвезли на Восточное кладбище, где и состоялись его похороны.

Из-за сильного мороза младшенькую дочку Василия Григорьевича, пятилетнюю Олесю на похороны не взяли и она, чтобы никто не видел ее слез залезла в собачью будку, к Снежку, так звали их дворовую собаку. Это было одно из любимых ее мест, впрочем, маме ее это было прекрасно известно. Вот и в этот раз, мама вытащила дочку из будки и отправила к соседям, которых она попросила приютить ее на время похорон. В тот день многие пришли с кладбища помороженные. Старшая дочь Шуры, работающая учительницей математики в школе, пришла с отмороженными щеками. Второй дочери, Нине, которая приехала рано утром в день похорон, тоже пришлось растирать руки и ноги от обморожения.

На поминках Шура рассказала, как ее Вася любил держать на коленях свою младшенькую Олесю и говорил, гладя ее по головке и целуя в макушку:

- Эх, макушка-то на боку, счастье мимо пройдет. Бедная девочка.

Через три дня после похорон к Шуре во сне пришел Вася. Он зашел в дом, прошел в комнату и сел за все тот же обеденный стол. Шура села рядом.

- Ну, как ты там, Вася, - спросила его Шура.

- Все хорошо, Шурочка. Возникла только одна проблема. Ты похоронила меня без брючного ремня, и я там никуда даже выйти не могу, брюки спадывают. Ты уж купи мне, пожалуйста, ремень и как-нибудь передай его мне.

Тут мать проснулась и заревела. До утра уже уснуть не могла. После завтрака она, накормив и проводив детей – сына в школу, а старшую