- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (113) »
Алексей Николаевич Гедеонов
СЛУЧАЙНОМУ ГОСТЮ
Вступление
И поныне этот город стоит на берегах подземной реки. Каждый май цветёт дурманом бузина в холодном овраге у колодца, откуда слышен тоненький плач. По улицам ездят те же трамваи, что и двадцать лет назад. По утрам так же пахнет кофе и булочками с корицей. Всё так же сияют лимонным светом окна Главпочты, пережившие в целости все войны прошлого столетия. По-прежнему печально смотрит на горожан усталый темноликий Христос с Богемской часовни. На часах Фризской башни так же каждый час колокол отбивает на пять минут раньше — хотя вот уже четыреста лет у несуществующих ворот не видно пыли от татарской конницы. Говорят, ещё плодоносит айва в тайном дворике на Ормянской, и внутренний рисунок ее плодов всё так же напоминает крест. А в укромном углу на улице, что реже других меняла имя, под лапами сердитого льва истлевает рисованная вручную колода и умирать не хочет, хотя на свете вот уже лет двадцать нету её бесстрашной владелицы. Недавно местные газеты облетела маленькая заметка о том, что на лапе и на морде льва появились трещины, они угрожают статуе. Думаю, что из колоды под ней пропала, вырвалась одна карта — девятка черв, Всадник. Надеюсь, что после прошлой нашей встречи он не слишком хорошо видит. Надеюсь, что он не станет искать. По крайней мере не меня. Я надеюсь… Io spero…Кто там в плаще явился пёстром.Сверля прохожих взглядом острым,На странной дудочке свистя?..Господь, спаси моё дитя!
1984.A.D
В декабре в городе начинают продавать розги. Нет, их не вымачивают в ведре с солёной водой и не сбывают связками. Розги продают тайно, рядом с такими же типично декабрьскими вещами: связками лука, калиной в гроздьях, кроличьими ушанками, валенками. Перед сделкой взрослых спрашивают: «Ризочку?» и за пятак продают прутик. Дома розги полагается обернуть серебряной фольгой, также тайно. И по секрету от нас, детей, подложить к изголовью кровати. Вместе с кульком конфет. Всё это приносит, по версии старших, святой Николай, вместе с печеньем-«подковцами», фонариками-роратами и календарём Адвента. — Святой Николай, — не устаёт повторять начиная с шестого декабря бабушка, — безконечне даёт нам знак. Что бы ты сказал, если б ризочка не была серебря́на? — Что вы жалеете фольги для меня, — бурчу я. — Что ты был неслух и расстраивал старших весь год, — ведёт своё бабушка. — Но твоя ризочка серебрится. Что то означает? — Надежда есть! — бодро отвечаю я. — Фольги хватило. — Верный ответ, — подхватывает бабушка, отметая прочь моё бурчание. — Святой Николай с нами! На кухне в миске, найдёте подковцы от о́леней — то его подарок. Спешите! Я редко успеваю к бабушке на святого Николая. Я приезжаю позже. Как ни спешу. — Без острой необходимости, — заявила бабушка, стоило мне войти в квартиру, пропитанную запахами печенья и какао, — не следует носиться по улицам. Сейчас. Тебе. Но здравствуй! Мама уже звонила. Успокоила её. Мы порадовались, что ты отдохнёшь. — Надеюсь, — вставляю я. — Здравствуйте и вам… За окнами мутнеет хлипкий рассвет, грозящий так и не стать полуднем. Мои вещи на полу в ванной пахнут поездом. — Без необходимости, острой необходимости, — глядя как я завтракаю, произносит бабушка, — не ходи на улицу. Жди меня. Купила билеты и в «Коперника», и в Оперу, и на циркус — хоть то и аматорство с позой. Променада будет люкс. — Вот я представляю, — отвечаю я. — Кавалеры не жаловались, ранейше, — улыбается бабушка. — Всё оттого, что рука у вас тяжёлая, — догадливо замечаю я. Бабушка хмыкает. — Но сам на улицу поменьше! Понял меня? Разве в магазин. И до кофейни. Всё одно мне станет известно. Днём мы украшаем ватой окна — раскладываем её между рамами и посыпаем бессмертником и резаной цветной бумагой. Бабушка ставит туда синий бокал с солью. Захлопывает створку. — До темноты следует быть дома, — произносит она настойчиво. — На месте. Тут стены. — И окна, и даже дверь, — оскорбляюсь я. — Ну я понял, бабушка. Сколько можно? — Боюсь долго, — отвечает она, — очень ешче. Но в магазин пойдёшь. Послезавтра. И на рынок. Скажу к кому. Будет нужна твоя помощь… Серенький свет встречается в наших толстых с зеленцой кухонных стёклах с синим бокалом и цветными кусочками бумаги — набирается сил, теплеет и ложится светлым лоскутом на полосатые кухонные половики. — Но не будь смутный, — говорит бабушка и касается моего затылка. — Осторожность не помеха свенту. Такое! Я киваю ей. За окном слабое декабрьское солнце исчезает в пелене обложных туч. Скоро пойдёт снег и настанет мгла. В декабре приходят Тёмные Дни…ГЛАВА ПЕРВАЯ
в которой: встречают, варят, крутят, перебирают, предсказывают и обретают знание волей случая, что есть закон
Кто грядёт — никому не понятно:мы не знаем примет, и сердца́могут вдруг не признать пришлеца.
22 декабря, суббота, канун четвертого воскресенья Адвента[1].
Вечер начинается сразу после восхода солнца. С ночи идет дождь, напрасно пытающийся стать снегом. Если шнырять по гастрономам с трёх до пяти часов пополудни, можно ухватить сметану в «ванночках», зелёный кофе на развес или расплющенные мармеладные дольки, но майонеза не найти, ещё нельзя купить какао, изюма, ванили и лимонов — их нет, на дворе 1984 год. И лучшее время для покупок — утро. В округе пять продуктовых магазинов, там — хлеб, соль, водка, морская капуста в жестяных банках, а также напиток «Курземе» в жёсткой картонной упаковке и коньяк «Тиса». Остальное — кончилось. Обманчиво тепло и сыро
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (113) »