черной дыры был бы неосуществим.
Я возвращаюсь в свой дом в долине. Мне не терпится увидеть девушку-подсолнух, хотя я уезжал всего на два дня. Я жду, когда она снова приедет ко мне, но она не приезжает. Я жду несколько дней. В конце концов звоню ей. Она говорит, что в последнее время очень занята, что ей трудно вырваться, и она приедет ко мне, как только сможет. Я коротаю вечера у тривизора.
Этим утром одна из лампочек, обозначающих шахты, загорелась красным. Угольная шахта 151-А. Я обращаю на это внимание дежурного диспетчера. Его зовут Бентон.
— Это просто означает, что мы должны исключить шахту из наших схем, — объясняет он. — Там что-то произошло, и производство остановилось.
— И что там могло произойти? — спрашиваю я.
Он пожимает плечами:
— Не знаю. Это не наше дело.
Я вызываю шахту. Отвечает почти истеричный голос:
— Обрушение пород.
— Насколько серьезно?
— Заблокировано пятьдесят два человека. Если нам окажут помощь, мы, возможно, успеем кого-нибудь спасти.
— Люди из отдыхающей смены не помогут?
— Они уже в пути. Но до шахтерского городка шестьдесят километров. Они никогда не успевают. Все, чем я располагаю, это один человек и куча чертовых машин!
Я вешаю трубку. Смотрю на карту. В радиусе восьмидесяти километров от шахты 151-А — четыре углевоза. Один из них в пятнадцати километрах от нее. На каждом три человека.
Три высокооплачиваемых специалиста.
Бентон смотрит на меня. Я чувствую его взгляд и нехотя отворачиваюсь от карты. Бентон ничего не говорит. Вместо него голос Ламарка произносит в моей голове: «Мы перемещаем уголь. Это единственное, что мы делаем». И без всякой логики голос добавляет: «Двести тысяч в год».
Я гляжу на Бентона:
— Как вы сказали, это не наше дело.
В полдень звонит Ламарк и просит передать мне трубку. Хотя он не упоминает про обрушение, я знаю, что он о нем слышал. — У вас все в порядке, капитан? — Да, сэр. — Никаких задержек, изменений маршрутов, заторов? — Нет, сэр. — Хорошо, капитан. Действуйте в том же духе. — Да, сэр.
Я стою, глядя на черную гору. Я стою так очень долго. Потом кладу бипер на стол и ухожу. Я еду на служебной машине по горе вниз в долину, к своему дому. Бросив ее перед входом, захожу в дом, чтобы собрать вещи. Покидав все в одну сумку, выхожу на улицу и иду в центр города. На автобусной станции покупаю билет до того места, где живут родители. Автобус подъезжает, я сажусь в него и смотрю на проплывающие мимо долины, холмы, горы. Мать ничего не спрашивает, когда я захожу в дом. Отец тоже молчит. Я звоню девушке-подсолнуху, чтобы объяснить, что со мной, чтобы она не подумала плохого, узнав о моем исчезновении. На звонок долго никто не отвечает. Наконец, трубку берут. Женский голос произносит: «Да?». Должно быть, горничная. — Могу я поговорить с Вереникой? — Сейчас это невозможно, сэр. Она на вечеринке в честь своей помолвки. Не знаю, что я произнес в ответ, но, должно быть, что-то спросил, потому что голос ответил: — Мистер Гилберт Драксен. Скоро они получат полное моральное право исполнять замысловатые адажио в постели.
По радио передают, что повторное обрушение пород окончательно похоронило шахтеров. Погибло пятьдесят два человека. Я выхожу из дома и сажусь на крыльце. Смеркается. Из нашего городка тоже видно черную гору. Их много в угольном краю. Они — как памятники человеческому прогрессу. Я не знаю, проник ли я в другую Вселенную или остался в своей, но, так или иначе, одна ничем не отличается от другой. Бедные здесь не благороднее богатых, дьявол вечно передергивает карты, и девушка, которую я оставил на Земле, ничем не отличается от той, что я встретил здесь.
В полдень звонит Ламарк и просит передать мне трубку. Хотя он не упоминает про обрушение, я знаю, что он о нем слышал. — У вас все в порядке, капитан? — Да, сэр. — Никаких задержек, изменений маршрутов, заторов? — Нет, сэр. — Хорошо, капитан. Действуйте в том же духе. — Да, сэр.
Я стою, глядя на черную гору. Я стою так очень долго. Потом кладу бипер на стол и ухожу. Я еду на служебной машине по горе вниз в долину, к своему дому. Бросив ее перед входом, захожу в дом, чтобы собрать вещи. Покидав все в одну сумку, выхожу на улицу и иду в центр города. На автобусной станции покупаю билет до того места, где живут родители. Автобус подъезжает, я сажусь в него и смотрю на проплывающие мимо долины, холмы, горы. Мать ничего не спрашивает, когда я захожу в дом. Отец тоже молчит. Я звоню девушке-подсолнуху, чтобы объяснить, что со мной, чтобы она не подумала плохого, узнав о моем исчезновении. На звонок долго никто не отвечает. Наконец, трубку берут. Женский голос произносит: «Да?». Должно быть, горничная. — Могу я поговорить с Вереникой? — Сейчас это невозможно, сэр. Она на вечеринке в честь своей помолвки. Не знаю, что я произнес в ответ, но, должно быть, что-то спросил, потому что голос ответил: — Мистер Гилберт Драксен. Скоро они получат полное моральное право исполнять замысловатые адажио в постели.
По радио передают, что повторное обрушение пород окончательно похоронило шахтеров. Погибло пятьдесят два человека. Я выхожу из дома и сажусь на крыльце. Смеркается. Из нашего городка тоже видно черную гору. Их много в угольном краю. Они — как памятники человеческому прогрессу. Я не знаю, проник ли я в другую Вселенную или остался в своей, но, так или иначе, одна ничем не отличается от другой. Бедные здесь не благороднее богатых, дьявол вечно передергивает карты, и девушка, которую я оставил на Земле, ничем не отличается от той, что я встретил здесь.