престижно. Ты посмотри вокруг на своих сверстников, посмотри, как живут они и чем дышат. Выйди на улицу вечером, оглянись на дискотеке, сходи на концерт рок-группы какой-нибудь. А ведь все они идут сюда. И самое плохое, что школа и даже родители надеются на то, что армия возьмет на себя и функцию перевоспитания, так как туда уже приходят воспитанными — дурно или хорошо.

И здесь сто проблем. И не верь тем, кто, придя из армии, бьет себя в грудь и на каждом шагу орет: "Я афганскую степь топтал!" Сегодня пришло к нам в батальон обеспечения пополнение (солдатский батальон). Их привели в столовую, всех стриженных наголо. Не успели даже переодеть — все в джинсах и еще с огоньком наглости в глазах. Так вот, сегодня они помоются впервые в солдатской бане и наденут сапоги, и огонек погаснет. КМБ — курс молодого бойца — у них чепуха. Но глазам не веришь, когда самый борзый пускает вместе со слезой, извини, пожалуйста, сопли. И если б вы, девушки, могли видеть своих "героев", может, кому-то и не подали бы уже руки. Ты спроси у родственников, что такое дедовщина, откуда она и как из интеллектуала-студента вырастает скот, и это не грубо.

Есть и другая сторона медали. Есть разные офицеры, есть которые калечат людей морально. Дурное дело нехитрое. И за свои ошибки мы платим большой кровью и уже заплатили...

Я хочу, чтобы ты знала, что издержки в воспитании кадров есть. Но когда тебе в следующий раз скажут что-то подобное, спроси или попроси, вернее, — пускай начнет с себя. А этому "дурдому" я благодарен за то, что он меня научил ценить все настоящее. А из них, сопляков, он делает мужчин, кое на что способных. А балдеть, конечно, гораздо приятнее, чем рвать жилы. Вот я пишу тебе, а мне надо идти на "бега", а мне неохота...

Вот так".

Олег по-комиссарски упорно отмывал армию и свои многострадальные войска от грязи и плевков. И своим родным, и одноклассникам-односельчанам, и далекой своей подруге он просто рассказывал правду о службе, о жизни, которую знал не понаслышке. Пацифисты-чистоплюи, которым дали волю-вседозволенность, привыкли видеть в военных сплошь солдафонов, мужланов и неучей. Олег же встретил в училище добрых, отзывчивых товарищей, умных, строгих и справедливых преподавателей, жестких и заботливых командиров. Когда летом 89-го им вручали лейтенантские погоны, радость долгожданного офицерства мешалась с грустью расставания.

"Я здесь нашел таких друзей! Тех, кто вместе со мной голодал, сдыхал в поту, у кого ноги примерзали к сапогам, а он отдавал рваную перчатку на обмороженные пальцы друга.

Тех, кто на привале в 30-градусный мороз слушал по приемнику в 3 часа ночи Агузарову и пускал по кругу свою пачку "Беломора". И курили все — курящие и нет. Это не забыть. Это я нашел. А что я потерял? Сколько раз задаю себе этот вопрос. Ответить не могу... Хотел отец ко мне приехать на 3 дня, получил сегодня письмо. А я как раз в эти три дня буду одолевать стокилометровый марш. Жаль! Так всегда".

"Сегодня сдавали зачет по ФИЗО. Впервые в жизни я так плохо бежал марш-бросок на 6 км. Носил товарищам по два автомата сам, а сегодня на третьем километре пропало дыхание, хрипел минут 10 в буквальном смысле. Ты знаешь, вот сегодня я понял, что такое рука близкого друга. Автомат мне, конечно, не несли, этого я не мог допустить, но со мной бежали вместе и говорили: "Давай отдохни!" Я пробежал на "отлично" с запасом в 3 минуты..."

Курсанты внутренних войск конца перестроечно-перестрелочных 80-х прекрасно понимали, к чему надо быть готовыми. Прежняя таежная конвойка уже отходила для них на второй план. В стране разгорался пожар на развалинах. Спасателями и спасителями стали и молодые курсанты. У него не было сомнений в правильности выбранного однажды и навсегда жизненного пути. А после боевых стажировок в районах чрезвычайного положения, которые стали именоваться привычно-расхожим термином "горячие точки", он накрепко утвердился в мысли, что без внутренних войск стране будет и вовсе туго.

"Я стал уже определенным специалистом по решению национального вопроса. Ах, мой любимый Ереван! За трое суток спал часов восемь. Сегодня первый день, когда мы отдыхаем по-человечески. Ночью несем службу, а днем отдых, который обычно заканчивается, едва успев начаться. Мотаемся как проклятые.

Вчера охраняли железнодорожный мост и тропинку между двумя поселениями, армянским и азербайджанским, заслоном в 10 человек. Одна смена стояла на постах, другая спала. Возле костра я возился со станцией — был радистом. Знаешь, странное чувство: все стихло, только ветки потрескивают, ребята спят прямо на земле, завернувшись в плащ-палатки. Кто-то кашляет от дыма и ругается, и опять тихо. Пройдет поезд, в каком-нибудь окне стоит военный, ветер через открытое окно треплет галстук. Покажет он: "Мужики, ни пуха..." — и растает.

А еще я впервые узнал, как может выть ветер, вырывая автомат из рук. Наш костер рассыпался на маленькие звездочки. Остальное залил дождь. Все, спасаясь от ветра, легли на землю. Промокли в две минуты. Только радист пытался что-то крикнуть в эфир.

В пять утра нас сменили. Все брели молча, изредка поднимая глаза на луч пограничного прожектора и на огоньки американской базы на Большом Арарате в Турции.

Вот так и живем. Объявили приказ о переносе отпуска на сентябрь. Мне-то ладно, а у некоторых в августе свадьбы — они рвут и мечут. Но нам обещал наш генерал, что если вернемся хоть числах в двадцатых, то попробует нам пробить отпуск на август... Честно признаться, устал я, и не один я.

У меня дикое желание принять душ, по-человечески побриться и надеть чистую одежду — мое х/б можно использовать в качестве радиоактивного элемента. Я даже не знаю, чего хочу... На недельку домой. Как-то перелепила меня армия, переделала. Сегодня утром глянул в зеркало по пути в свою "казарму" и даже не узнал себя. На полном серьезе, даже не понял, в чем дело. Чуть не запел, упав замполиту на плечо: "Мама, забери меня домой". Олег никогда не любил расслабляться за рюмкой, даже во время отпуска. Яков Андреевич, отец, однажды очень удивился, когда сын попросил налить соточку "горилки". Видя в глазах отца недоумение, Олег пояснил: "Володька Акопов, товарищ мой, из нашего училища, в Абхазии погиб. Давай, батя, помянем..."

Когда, еще в восьмом классе, Алла Бойко устроила своеобразное анкетирование одноклассников, всем им был задан вопрос: "Что такое жизнь?" Олег Бабак тогда ответил: "Скажу на ухо перед смертью". В одной из записных книжек Олега вдруг появилась строка: "Мы на кладбище ходим к друзьям на свидание..." Может быть, это написано было после трагической гибели его друга Сергея Комлева? Серега утонул во время купания. Олег сильно переживал первую потерю...