— Нет.
— Значит, в десны долбились, — высказал догадку мечник.
Занзас припомнил, как девчонка выгибалась у него на коленях под совсем не нежными прикосновениями и довольно стонала ему в рот. И хмыкнул самодовольно:
— Было дело.
— Гокудера-кун…
— Простите меня, Десятая, простите, прост… — Динамитный мальчик тут же начал отбивать лбом пол, но был сразу же остановлен.
Цуна сияла, как будто над ней висел нимб. И улыбалась так, что Бельфегор рядом с ней мог показаться нормальным.
— Гокудера-кун… спасибо.
Гокудера непонимающе моргнул.
— Десятая?
— Твой план удался. — Цуна обмахивалась учебником истории; щеки у нее были трогательно розовыми. — Кажется, этот отмороженный… восхитительный молодой человек уже ко мне неравнодушен.
— Что?!
Но Цуне не дали больше выводить свою «правую руку» из равновесия: ей пребольно прилетело все тем же учебником по голове.
— А-ай, Реборн, мать твою за ногу!
— Марш на тренировку, Никчемная Цуна. Или ты хочешь умереть?
Цуна мечтательно зажмурилась.
— О, Занзас меня не убьет…
Реборн ехидно усмехнулся, опуская поля шляпы.
— Конечно. Потому что если ты сейчас не пойдешь тренироваться, тебя убью я, — сообщил киллер, занося пистолет.
— Как ты жесток!
Погрязнув в иллюзиях и самообмане, приложившихся к первой влюбленности, Цуна, до этого понимавшая примерно шестьдесят процентов слов из того, что говорили при ней по-итальянски, начала интерпретировать все, что говорил Занзас, немного не в том направлении, в котором надо бы.
— Меня бесит этот ее вертлявый мусор. Леви, убей его, — сказал Занзас в конце битвы Грозы.
— Меня бесит, что этот мусор вертится рядом с ней. Леви, убей его, — перевела про себя Цуна, вылетая на арену.
— А что, я люблю убивать мелких, надоедливых кретинов. Ну, и что ты на меня пялишься? — скалился Занзас, проходя мимо Цуны. Вторая половина кольца Неба уже была у него.
Цуна услышала совершенно другое, и у нее покраснели даже уши.
— Что он сказал? — с любопытством посмотрел на нее Ямамото.
— Что так любит меня, что убьет любого, кто будет на меня пялиться! — Цуна чуть ли не попискивала от восторга.
Гокудера со страдальческим стоном прикрыл глаза ладонью. Десятую стоило избавить от иллюзий, но она выглядела такой счастливой, что у него язык не поворачивался сказать ей правду. И бедному Гокудере оставалось только тихо изображать статую под кодовым названием «фейспалм», пока Цуна восхищенно пищала что-то на тему «ах, какой мужчина».
— Мне кажется, эта баба сумасшедшая, — вынес вердикт Занзас, расправляясь с бургером. — Она даже лыбится, когда я угрожаю ее убить.
Сквало, сидевший за рулем машины, прикусил щеку, чтобы не заржать, но все же не сдержал короткого задушенного «хе-хе». И тут же получил обжигающе подозрительный взгляд.
— Ты что-то знаешь.
— Скажем так… педиком она тебя больше определенно не считает.
Занзас задумчиво посмотрел на бургер, словно тот мог поведать ему что-то важное. Рассказать, в чем смысл жизни, например.
— Она все-таки в меня втрескалась. Я точно неотразим.
Сквало красноречиво промолчал.
Бельфегор вплыл в гостиную номера «люкс», помахивая какой-то брошюркой, и сразу же нарвался на стратегического капитана, который по совместительству был его «мамкой, папкой и нянькой» с тех самых пор, как принц попал в Варию.
— Какого хрена ты прохлаждаешься? У тебя бой на носу!
— Моему гениальному высочеству нет нужды готовиться, — хихикнул Бельфегор. — Я хочу провести эксперимент и повеселиться.
Сквало нахмурился и вырвал у подопечного из пальцев брошюрку, которая оказалась японским разговорником. Развалившийся в кресле Занзас лениво наблюдал за происходящим из-под полуопущенных ресниц.
— Эксперимент с японским разговорником?
— Ты его просмотри. Можно открыть, начать читать с первой страницы и так до самого вылета, — Бельфегор нашел какую-то страничку. — Вот, например. Садишься в такси, едешь в бар, напиваешься, спаиваешь девушку, везешь ее к себе, утром говоришь, что вы не можете быть вместе…
Сквало ошалело смотрел на строчки «Б-52, пожалуйста!», «Конечно, мне уже есть двадцать лет», «Еще Б-52» и «Космополитен для вон той девушки». Он прикрыл глаза, сделал глубокий вдох, а затем посмотрел на Бельфегора взглядом, не предвещающим ничего хорошего.
— Бель, ты дебил? Тебе, блядь, шестнадцать лет. Пить, курить и трахаться ты не будешь.
— Но…
— А уж если ты решишь распотрошить свою визави, и тебя арестуют, я тебя сам убью. Прямо в КПЗ. — Сквало спрятал разговорник во внутренний карман куртки и паскудно ухмыльнулся. — Поэтому эксперимент будут проводить взрослые, серьезные дяденьки. Леви, пошли.
— Мусор, ты охуел?
Сквало очень хотел сказать, что фраза про шестнадцатилетних дебилов и к Боссу относится, но в этом случае недовольным шипением он бы не отделался. Поэтому ему пришлось приводить более весомые аргументы.
— Извини, Босс, но после того, что было сегодня между тобой и бутылкой «Джонни Уокера»…
Занзас поднял бровь, ожидая продолжения.
— Если продолжишь пить, тебе будет очень плохо. А на потрахаться у тебя уже не встанет. — Сквало заметно поморщился, что-то вспоминая. — Не повторяй моих ошибок.
И он, оперативно ухватив Леви за локоть, скрылся за дверью.
Занзас подумывал запустить в дверь стаканом, но отказался от этой мысли, ибо ему было лень.
— Давай пропитаем его простыни перцовым раствором, — прошипел Бельфегор, все еще глядя на дверь.
— Отличная идея. Вот и займись.
Занзас было подумал, что ему обеспечена пара часов тишины и спокойствия, пока Бельфегор занят своей страшной местью… и тут в дверь номера кто-то постучал.
Кем-то оказалась улыбающаяся Савада Цунаеши с большой коробкой домашнего печенья в руках.
Печенье готовила ее мама, но Цуна об этом сообщать не собиралась.
— Синьор Занзас, я принесла вам печенье.
— Я вижу.
Японская